Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
На полку надо положить режиссера
О запрете фильма «Комиссар»

По поводу «Комиссара» даже и самых малейших — пусть ради чистой проформы — признаков разномыслия нет и в помине. Мнение у всех — одно. Картина ошибочная, вредная, запретить! Но что более всего в этих отзывах поражает — все они без исключения написаны страстно, с огнем, что называется, «от души». Более того, складывается впечатление, что авторы словно бы участвуют в некоем конкурсе-состязании, кто сумеет нанести больше ударов, кто ударит автора больнее. Нет возможности привести эти отзывы целиком (свод тайных «рецензий» насчитывает свыше тридцати страниц). Но вот наиболее характерные воспарения мысли и духа представителей высшего корпуса комитетской редактуры:

 

«Широко пользуясь языком кинематографической символики, авторы фильма, в конечном счете, недвусмысленно противопоставляют „естественное“ течение жизни — революционной стихии, как чему-то анормальному, чуждому самой человеческой природе ‹…›.

В финале Вавилова отрывает от груди своего младенца и снова уходит в пески, где людей ждет только обезличивающая смерть… Ради чего? Ведь настоящая жизнь, по мысли авторов картины осталась где-то в стороне, вне поля зрения Вавиловой и ее товарищей. ‹…›

В картине тема революционного гуманизма, революционной справедливости начисто ушла. Поэтому фильм дает глубоко неверное, совершенно искаженное представление о событиях революционной истории.

И. Раздорский».

 

«Принципиально неверно решается в фильме тема революции. Революция выступает здесь как сила, противостоящая естеству человеческого бытия как явление, вносящее в отношения людей отчуждение, безысходность, неуверенность в будущем. Дважды повторенное Магазаником: „В нашем городе никогда не будут ходить трамваи“ звучит как выражение краха всех надежд на лучшие времена, на торжество справедливости ‹…›. Атмосфера страха перед слепой разрушительной силой революции подчеркивается в фильме многими репликами и кадрами: разговоры жителей о смене властей, игры детей, направленные на детишек жерла орудий, скрежет колес красной артиллерии, проходящей по улице…

И финал картины, символизирующий крах и бесперспективность всех надежд на будущее, бессмысленность всех принесенных жертв, бесполезность борьбы. Цепи борцов, устремленных в пустоту, редеют, силы их иссякают. Полная безысходность. Бесцельность борьбы подчеркивается и в других эпизодах — косят крестьяне по голой песчаной пустыне. Посев не дал плодов, кровь не дала ростков новой жизни.

Финал идет под звуки Интернационала, исполняемые колоколами. Поэтому он читается одновременно и как крах идеи интернационала. Мысли, которые по этому поводу высказываются, вызывают решительное возражение. Рупором авторских идей в картине выступает Магазаник. Он — истинный комиссар, теоретик, мыслитель в фильме, а не Вавилова. Его устами автор говорит о бесплодности надежд на человеческое братство на земле, причем говорит с весьма сомнительных позиций — с позиций абстрактного гуманизма, позиций христианской религии или фейербахианства ‹…›.

Фильм наводнен символами, вплетенными в эпизоды предельно реалистические, бытовые, незамысловатые. Он претендует на предельную обобщенность размышлений о жизни, на философичность и безапелляционность суждений. Всех этих претензий данное произведение явно не выдерживает.

На мой взгляд, картина никому не принесет ни радости, ни пользы.

Т. Соколовская».

 

Самое резкое и наиболее пространное сочинение в ряду этих пламенных обличений высшего редакторского ареопага Комитета, на мой взгляд, принадлежит перу Ахтырского. Жаль, что нет возможности опубликовать его трактат целиком (он занимает более десяти страниц), но вот хотя бы основные мысли:

 

«Давно я уже не испытывал такого тягостного чувства, с каким вышел из зала после просмотра фильма „Комиссар“ А. Аскольдова. Процесс «обесчеловечения человека“, уничтожения в личности всего что делает ее личностью, утрата, насильственное подавление индивидуальности я видел и в „Процессе“ О. Уэллса, и в „Альфавилле“ Годара, и в его же „Маленьком солдате“ и „Карабинерах“ — множестве других, менее талантливых лент. ‹…›

И вот, совершенно неожиданно, я вдруг сталкиваюсь с примерно схожей позицией художника в советском фильме!

Однако здесь эта мысль уже вызывает не желание оспаривать даже не протест — а чувство глубокого возмущения! Ибо доказывает автор эту мысль на материале революции, на судьбах людей, вовлеченных в революционные события.

Но, по существу, фильм „Комиссар“ является не просто отрицанием, а поруганием революции, ее высоких гуманистических целей и задач, тех светлых идеалов, за которые боролись и умирали ее бойцы.

Революция, по мысли автора, независимо от ее характера, равно как и гражданская война, сопутствующая революции,— в любом случае является абсолютным злом. Эти общественные катаклизмы несут несчастье всем человеческим существам — независимо от их места, занимаемого ими в социальной системе, независимо от их места в этой борьбе. Пожалуй, даже бесправные, обездоленные, забитые нуждой люди —вроде жестянщика Ефима Магазаника — страдают от нее в большей степени. Во всяком случае, будущие блага, которые она им несет, представляются в картине мертвой, бездушной абстракцией — и недаром так тупо-казенны, косноязычны и ужасающе мертвы слова Вавиловой, когда она пытается объяснить Ефиму, ради чего все это происходит ‹…›. Если следовать идее картины, то и впрямь: едва ли в этом городе (да и вообще на земле — если «мировой пожар» будет продолжаться!) будут когда-либо ходить трамваи… в лучшем случае — в них будут разъезжать атаманы или комиссары — смотря, чья возьмет. Но чья бы ни была в итоге победа — все равно плохо: игра не стоит свеч…

И мороз подирает по коже, когда видишь ужасающую беззащитность Ефима, его огромной семьи перед бездушными, подчиненными каким-то нечеловеческим закономерностям силами, перед историей… Картина невольно наводит на провокационную мысль: а может, для семьи Магазаника было бы уж лучше, если бы все осталось по-старому?.. По крайней мере, были бы живы! Конечно, гнет, бесправие, активисты „Союза Михаила Архангела“, черта оседлости, нищета — все это плохо… Но — разве это можно сравнить с физической смертью, гибелью детей, с уничтожением живой плоти!?. А ведь по картине, именно революция и разбудила страшные разрушительные силы, несущие гибель и смерть всему живому (от чьей руки в данном случае даже не имеет значения…).

А в финале героиня уходит умирать отнюдь не за этих вечно болеющих детишек Ефима Магазаника, а влекомая все той же абстрактной идеей — огромной, внечеловеческой, всесильной, слепой (хотя и действующей с ужасающей целенаправленностью). И — враждебной в итоге человеку, ибо она не принимает в расчет этого, конкретного, живого человека ‹…›.

…Но с наивысшей полнотой идея бесчеловечности революции воплощена автором в образе комиссара Вавиловой. В лице центральной героини мы встречаемся с примером тотального уничтожения человеческой личности ‹…›. В ней убиты не только человеческие чувства и мысли — но даже и элементарные инстинкты, свойственные всякому высокоорганизованному живому существу, и наивысший, самый благородный из них — инстинкт материнства… ‹…›

Но революция, тот кровавый хаос, который установился благодаря ей на земле, калечат не только страдающее от физической боли тело человека. Еще страшнее ущерб, наносимый душам людским. И жестокие игры детей — это ли не лишнее подтверждение авторской мысли о том, что злые силы, рожденные революцией, овладевают и душами тех, кто в первую очередь страдает от них, поселяют зверство в душах своих собственных жертв… А бесплодные попытки Вавиловой дать своему детищу жизнь не только телесную, но и духовную, ее скитания в поисках хоть какого-либо святилища, костела, синагоги, православной церкви?! Все в развалинах; красота, идеалы, близкие и понятные рядовому человеку, разрушены — а что утверждено вместо них? в сердцах человеческих?.. Страх и злоба, мрак кромешный. Но объятый ими — разве может человек быть созидателем?.. ‹…›

В первый раз мне приходится видеть произведение, где автор отрицает или подвергает ревизии не какие-то частности, не те или иные отдельные стороны революции ‹…›, а самое идею революции, как таковую!..

И еще более поразительно, что это произведение могло появиться на свет в канун великого праздника — 50-летия Великой Октябрьской революции…

А. Ахтырский».

 

Салютировать светлому юбилею такой очернительной картиной, конечно, было недопустимо. Но труженикам ГСРК, честно и вдохновенно исполнившим свой долг, можно было теперь перевести дух. Теперь наступал черед действовать самому начальству. Впрочем, имея столь шикарную коллекцию убойных отзывов, оформить официальную похоронку уже не составляло особого труда: впрочем ее и написали именно так — спокойно, четко, не кипятясь…

 

«Заключение Главного управления художественной кинематографии по фильму-диплому выпускника Высших режиссерских курсов „В одном городе“ („Комиссар“) киностудии им. М. Горького. ‹…›

Режиссер в ходе постановки фильма решительно отошел от идейной концепции, четко прочерченной в литературном первоисточнике.

В период съемок фильма Главное управление художественной кинематографии дважды просматривало материалы и обращало внимание студии и режиссера на изменение идейно-художественной концепции.

Режиссер А. Аскольдов после бесед с руководством Комитета и Главка сделал несколько исправлений и убрал ряд эпизодов (сцена лагеря и т. д.).

Однако эту работу он провел непоследовательно и не до конца. В результате и в последнем варианте фильма дается неверное решение темы революционного гуманизма и пролетарского интернационализма.

По картине объективно получается, что революция — это сила, противостоящая человеку, его стремлению к личному счастью. Разговоры жителей города о смене властей, игры детей, искалеченных „идеями времени“, встреча Вавиловой, несущей ребенка, с однополчанами, беззащитность семьи Магазаника перед бездушием и несправедливостью „стихии жизни“, расстрел дезертира Емелина, машущие косами над песками красноармейцы (бесплодная жатва), брошенный в пустыне боец с перевязанными глазами, атака бойцов, идущих в пустоту, навстречу неминуемой смерти и. т. д. и т. п. — все это создает совершенно определенную атмосферу, не соответствующую истинной атмосфере времени революционных боев.

Нельзя не заметить, что автор диплома подчеркивает в Вавиловой черты тупости, жестокости и фанатизма. Нарочито натуралистически показывает роды, неопрятное чаепитие и т. п.
Весь облик Вавиловой резко противостоит доброте и человечности семейства Магазаника.

Не раскрыт в картине процесс внутренней борьбы Вавиловой с собой, не даны убедительные мотивировки ее решению оставить ребенка в доме Магазаников. Комиссар Вавилова у В. Гроссмана покидает ребенка, чтобы защищать своего сына, семью Магазаника, всех обездоленных от гибели и наступления контрреволюции, и Магазаник с восхищением воспринимал ее шаг. В литературном сценарии А. Аскольдова Магазаник говорил Марии: „Посмотри, какие у них люди!“. В фильме же эта фраза Ефима Магазаника („Ну и люди, Мария!“) переосмыслена и звучит как его удивление перед неблагодарностью человека, „подарившего“ нищей семье седьмого ребенка, как осуждение чудовищного, с его точки зрения, поступка матери.

Комиссар Вавилова оказывается в фильме и морально, и душевно намного ниже членов семьи кустаря Магазаника. Образ Магазаника, трудового человека, кормильца шести ребятишек, давал возможность рассказать о судьбе тысяч таких же тружеников и их семей, лишенных в дореволюционной России элементарных прав и условий жизни.

Изображая жизнь и быт семьи Магазаника, режиссер перегрузил эти эпизоды неряшливыми, натуралистическими деталями и подробностями, оскорбляющими и унижающими национальные чувства.

Вызывает удивление, что из окончательного монтажа фильма автор диплома исключил удачно снятые эпизоды, показывающие классовое расслоение в городе (миллионер Ашкинази) и эпизод с курсантами.

Руководство Комитета и Главка неоднократно указывало на серьезные недостатки и идейные просчеты сценария, а затем материала фильма. Рекомендации были даны по группе и в черновой сборке картины „В одном городе“ („Комиссар“) — проход в лагере, разговоры в подвале, финал картины, натуралистические эпизоды родов, ассоциативный ряд и т. п. Однако внутреннее сопротивление режиссера к критике и советам привело к тому, что картина не переосмыслена; „пафос“ и тенденция фильма остались прежними, хотя в картину и внесены отдельные формальные поправки и коррективы.

Во время обсуждения материала фильма в сценарно-редакционной коллегии Главного управления художественной кинематографии принято решение дипломную работу А. Аскольдова в том виде, как ее представила студия и Высшие режиссерские курсы, не принимать и предложить руководству студии им. М. Горького и творческому объединению внести свои предложения.

Начальник Главного управления Ю. Егоров, Главный редактор Сценарно-редакционной коллегии Е. Сурков».

 

 

Развязка

 

Развязка близилась. На студии пришли к выводу, что с Аскольдовым пора прощаться:

 

«12 декабря 1967 г. Председателю Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР тов. Романову А. В.

Главное управление художественной кинематографии предложило внести ряд существенных поправок в фильм „Комиссар“.

Вследствие пассивного отношения режиссера-постановщика фильма Аскольдова А. Я. к выполнению требуемых поправок студия поставлена в крайне тяжелое положение и лишена возможности завершить работу над фильмом.

В связи с этим киностудия им. М. Горького обращается к Вам с просьбой санкционировать одно из следующих предложений:

Отстранить от работы по завершению фильма „Комиссар“ выпускника высших режиссерских курсов Аскольдова А. Я., предоставив студии право закончить фильм без его участия.

Разрешить студии сделать фильм „Комиссар“, как дипломную работу А. Аскольдова. В этом случае, с целью возможности сдачи фильма Управлению кинопроката провести необходимые поправки также без участия дипломанта А. Аскольдова.

Директор киностудии Г. Бритиков».

 

Чтобы решить этот вопрос, 29 декабря 1967 г. перед самым новогодним праздником собрали коллегию Комитета. ‹…›

После того, как открывший обсуждение В Баскаков изложил еще раз позицию Комитета, первым поднялся К. Симонов. «Это присутствие таланта с редким отсутствием чувства меры», — сказал писатель. Но акцент он сделал на первом, а не на втором — пять или шесть раз в ходе своего выступления он повторил во всеуслышание: «Делал картину безусловно талантливый человек»… «Это вещь талантливая, и над ней надо работать»…

Непоколебимо твердую позицию занял С. Герасимов. Вот главные постулаты его выступления:

 

«По существу проблем, которые изложены в сегодняшнем документе, мы по-разному понимаем некоторые обстоятельства, которые изложены в документе. Мы — это объединение и Главное управление. ‹…› Некоторые вещи я понимаю совершенно иначе. Я не понимаю, что тут что-то плохое задумано. Я не считаю, что это опасно. Я не могу с этим согласиться…»

«Надо вдуматься в это, и многие подозрения рассеются…»

«Я остаюсь при своем уже не однажды высказанном суждении: мы имеем дело с талантливым человеком, и поскольку это так, нужно сохранять терпеливый интерес к этой работе до конца. К этому меня обязывает должность руководителя объединения. Вы столкнулись с одним таким случаем, а мне с такого рода случаями приходится сталкиваться непрерывно. И если бы мы не проявляли терпения, то многих хороших картин не было бы».

«Аскольдов — человек упрямый по натуре,— это можно расценить как недостаток, но можно расценить и как достоинство, потому что неупрямый человек готов сию минуту все переделать. Может быть, обратное — человек очень любит свое произведение и очень держится за все, что он сделал…»

«Мы имеем дело с молодым начинающим художником, который, естественно, хочет высказаться на 100%… Когда представился первый случай высказаться, он выложил все, что у него было в закромах…»

«Надо вводить картину в берега…»

 

Высказав серьезные замечания, картину поддержал Л. Tpауберг:

 

«Я не согласен с Игорем Вячеславовичем (имеется в виду И, Чекин, который заявил, что картину спасти нельзя. — В. Ф.). Я твердо убежден, что эта картина, как говорил Эйзенштейн, нуждается в серьезных, хороших, четких ножницах. Но эта картина должна дойти до народа».

 

Заступился за Аскольдова и директор студии Г. Бритиков:

 

«У нас вышли 34 картины (имеются в виду фильмы режиссеров-дебютантов). Почему должна быть завалена 35-я? Не должно этого быть. Студия имеет большой опыт. Мне кажется, можно это сделать. ‹…› Так давайте попробуем. Закрыть ведь всегда можно. Затраты будут очень небольшие, и я бы просил Комитет разрешить нам провести эту работу над картиной…»

 

Но в Комитете думали иначе.

Ю. Егоров заявил:

 

«Мне кажется неверной намечающаяся тенденция, в частности, в выступлении Сергея Аполлинариевича, что можно исправить картину частными подрезками и частными подчистками, приведением в пропорцию тех или иных сцен».

 

И. Чекин, парторг Комитета, сказал:

 

«Я, наверное, занимаю самую крайнюю позицию в данном совещании, потому что считаю, что дальнейшая работа над этой картиной ничего нам не даст, ибо концепция, на которой она построена, и убеждение Аскольдова в правильном решении этого фильма, столь сложны, что здесь частичными рекомендациями ничего нельзя исправить ‹…›.

Я говорю откровенно. Я считаю, что выступить сегодня с этим произведением искусства было бы оскорбительно…»

 

В ходе обсуждения более отчетливо и резче, чем прежде, был поднят «еврейский вопрос». Запевалой выступил В. Баскаков:

 

«В результате просмотра фильма ‹…› остается ощущение, что существуют такие своеобразные символы: один символ русского народа — нелепая и крупная, недалекая женщина ‹…›.

С другой стороны, это человек, который показан в общем противоречиво: он там развивает мысли в национальном плане, как бы защищает всю еврейскую нацию, а с другой стороны, он вызывает (и вызовет, наверняка, у населения) какие-то черты, которые карикатурят образ еврейского труженика. Я имею в виду какие-то его странные ужимки, все его повадки, весь его внешний вид — это скорей из какой-то карикатуры антисемитского издания 1906–1907 гг. ‹…›

В свое время ‹…› режиссер сделал ряд поправок. Там был ряд сцен, как бы перенесенных в современность судьбы евреев в прежних местечках, что еще более усугубило эту неверную концепцию фильма ‹…›.

Но всем известно, что именно революция разрушила черту оседлости, заскорузлость многовековую и не только разрушила национальный гнет, но оказалось, что в среде местечковых жителей имеется взлет, целый ряд выходцев из этих местечек — крупные руководители нашей страны. Это произошло не случайно.

В фильме это получается не так, неправильно, неточно».

 

Тему подхватил и развил далее А. Сазонов:

 

«Здесь есть попытка поднять целый ряд проблем, которые к произведению Гроссмана и к теме фильма отношения не имеют.

Помните, когда мы проходим в начале по мертвому городу — возникает церковь, возникает костел, затем возникает разрушенное здание, на стене нарисована красная звезда, панорама и раввин, распятый в нише.

Или дальше, когда Быков говорит.

— Когда же наступит время, когда будет уничтожена черта оседлости?

Это ведь реплика, брошенная в сегодняшний день, а не в царские времена еврейских погромов. Меня лично это оскорбляет — будто я антисемит. Я им не являюсь, а меня подозревают в антисемитизме».

 

Не обошел «крамольную» тему и сам товарищ министр:

 

«В фильме вообще много карикатурных моментов. Особенно ярко элементы проявляются в образе Магазаника. В результате весь фильм начинает походить на злую карикатуру.

Актер Быков пытается изобразить ремесленника-еврея, вышедшего из анекдота, совершенно не представляя, каким он может выглядеть в жизни. Все его прыжки и ужимки заимствованы из еврейских анекдотов. Со мной беседовали киноведы, евреи по национальности, которых я глубоко уважаю, и они мне говорили: это антисемитский фильм.

(С места: „А русские говорят: антирусский фильм“).

Если присмотреться к исполнению роли Мордюковой, то исполнение дает повод и для таких суждений. В фильме не чувствуется работы с актерами. Или там была такая работа, что актриса погибла для кинематографа».

 

Министр выступал последним. Он подвел неутешительные итоги:

 

«Диплом Аскольдова совершенно неприемлем для нашего экрана ‹…›. Ошибки этого фильма начались не тогда, когда Аскольдов закончил картину. Они начались гораздо раньше. Они начались с ошибки Главка, а затем и Комитета, разрешившего к постановке такого рода сценарий, в котором было немало сомнительных творческих решений, которые мог избрать режиссер.

И не случайно, что сразу же после запуска картины к нам поступили серьезные и тревожные вести (не подкачала сигнализация!  — В. Ф.) о том, что в создаваемой картине много всяческих леностей. Тогда я вынужден был вызвать Аскольдова и сказать ему, что у него, собственно, нет комиссара-большевика, что с самого начала у него фигурирует Маруська-атаманша, которой вдруг приспело родить. Мы с ним тогда серьезно и долго говорили о том, если он хочет создать образ комиссара времен гражданской войны, то он должен подумать о том, что за женщины были комиссарами Красной Армии. Этот разговор, видимо, произвел на него какое-то впечатление. У нас есть его письмо, в котором он соглашался с в сказанными ему замечаниями и обещал работать в правильном н правлении.

Значит, он понимал, о чем идет речь. Но то, что он сделал, полностью противоречит всему тому, о чем он говорил в этом письме да и в разговоре со мною.

В чем крупная ошибка этого фильма? В нигилистическом восприятии истории нашей революции. Это явление не частное, не исключительное,— это тоже надо иметь в виду. С такого рода очернительским отображением того времени мы сталкивались и сталкиваемся и в некоторых других фильмах, хотя и не в таких лошадиных дозах.

Вспомните некоторые фильмы, которые мы до этого критиковали. заставляли переделывать, а затем и выпускали на экран. Например, последний фильм Калика „До свидания, мальчики“. Там тоже содержалось именно такое отношение к истории нашей революции, к истории становления советского образа жизни.

Поэтому ошибка Аскольдова — это ошибка, связанная с неправильной трактовкой событий, которые имели место в годы гражданской войны.

Сейчас комиссара нет в фильме. Назвать Вавилову комиссаром — это кощунство. Вся сцена с дезертиром — это заимствовано из художественной самодеятельности. ‹…›

Можно ли принять фильм в том виде, в каком он представлен? Нет, нельзя. Можно ли фильм спасти? Думаю, спасти его можно. Но это должен быть уже другой фильм. И это будет другой фильм, не тот фильм, который мы смотрели, но другой фильм с использованием имеющегося материала ‹…›.

Что для этого нужно? Нужно глубокое переосмысление концепции, лежащей сейчас в основе фильма ‹…›. Нужно произвести перемонтаж многих сцен, исключить многие сцены, нужен новый текст, полная перемонтировка, полная перезапись…»

 

Стратегическое решение было принято. Осталось уточнить детали

 

«Г. Бритиков: А если Аскольдов не согласится?

Романов: Тогда т. Бритиков собственным приказом может принять любое решение, касающееся режиссера постановки. Такое право предоставляется каждому директору студии.

С. Герасимов: Если Аскольдов откажется, директор студии в целях сохранения средств может передать работу другому режиссеру. Но ведь эта работа проводится с учетом диплома?

Баскаков: Учтут или не учтут, это будет решено в рабочем порядке в соответствии с протоколом…»

 

Аскольдов отказывается уродовать картину. Студия берет инициативу на себя. 29 марта 1968 г. представляет в Комитет на утверждение план поправок. План поистине кровавый. Однако министр А. Романов делает пометки на полях этого документа, но не визирует его. Вместо этого В. Баскаков еще раз напоминает «спасателям», что «Речь может идти только о серьезной переработке фильма, укреплении его концепции, а не об устранении частных идейно-художественных просчетов».

Это последний документ в деле «Комиссара». Но история фильма на нем не кончается. Е. Стишова пишет: «Аскольдов не оставляет попыток защитить картину. Выступает на партсобраниях кинокомитета, обращается с письмами к А. В. Романову, в Центр. Комитет КПСС, к М. А. Суслову, идеологу партии. В партийные инстанции приходят и письма секретаря парткомитета Госкомитета И. Чекина…»

11 марта 1969 года и. о. режиссера А. Я. Аскольдов уволен с работы как не соответствующий занимаемой должности. Аттестационная комиссия признала, что он не соответствует и должности и. о. режиссера из-за отсутствия профессиональных навыков.

15 декабря 1969 года на партсобрании Кинокомитета коммунист Аскольдов был исключен из рядов КПСС. Заочно. «За отрыв от партийной организации».

Невольно вспоминается фраза, оброненная одним из участников рокового обсуждения картины 29 декабря 1967 г. А. Сазоновым: «Восстанавливать картину без участия режиссера бессмысленно, надо положить на полку. Но вместе с ней на полку надо положить режиссера».

Так и поступили. Аскольдов оказался навсегда выброшен из кино. Такой чести не удостаивался больше ни один из авторов «полочных» фильмов…

 

Фомин В. «Полка»: Документы. Свидетельства. Комментарии.
М.:
Научно-исследовательский ин-т киноискусства, 1992.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera