Осенью
Поначалу, как могло показаться, «крестник» вел себя выше всяких похвал. Без намеков и понуканий со стороны, а сам, по доброй воле проявил высокую идейность и исключительную сознательность, выбрав в качестве дипломной работы фильм н
революционную
Впрочем, ласкало слух не только название. Михаил Ильич Ромм, классик и первопроходец
«Сценарий А. Аскольдова ‹…› произвел на меня хорошее впечатление. Тема его — братство народов, высокая человечность революции — одна из важнейших революционных тем, лежащих в русле ленинских идей. Разработка сценария сделана с сильным чувством и на достаточно высоком профессиональном кинематографическом уровне».
Не менее горячий отзыв прислал и С. Герасимов, представляя сценарий Комитету
В общем, все складывалось бы замечательно, да одна беда — в основу сценария был положен рассказ Василия Гроссмана. Увы, того самого Гроссмана, роман которого «Жизнь и судьба» в начале
Роковая эта фраза была в тексте документа обведена задумчивым начальственным карандашом. Слова «иное звучание» подчеркнуты дважды. Рядом же поставлен
Нет, недаром говорится: кто ищет, тот найдет. На обсуждении сценария в Главной
Однако общий тон обсуждения пока что вполне доброжелательный, а заключение ГСРК вполне терпимое:
«Сценарная редакционная коллегия обсудила в присутствии автора и режиссера А. Аскольдова и редактора В. Бирюковой представленный студией литературный сценарий „Комиссар“, написанный по мотивам рассказа В. Гроссмана „В городе Бердичеве“.
Выступавшие на обсуждении отметили высокие художественные достоинства сценария, правдиво и взволнованно отражающего события гражданской войны.
Учитывая, однако, что в сценарии многое еще не нашло кинематографического решения, сценарная редакционная коллегия рекомендует студии в период режиссерской разработки и в дальнейшей работе над фильмом точнее определить следующие моменты: подчеркнуть
Режиссерскую разработку просим прислать в Главное управление художественной кинематографии.
Зам. Главного редактора сценарной редакционной коллегии В. Сытин. 24 декабря 1965».
Паника
7 февраля 1966 года сценарий был запущен в режиссерскую разработку. ‹…› 4 июля начались съемки на натуре. Группа уехала в Херсонскую область. Не прошло и полмесяца, как Аскольдов получил телеграмму из Комитета:
«Сообщите результаты доработки сценария „Комиссар“, соответствии замечаниями председателя Комитета. Баскаков».
Тут следует заметить, что замечания Председателя Комитета по кинематографии А. В. Романова возникли в связи с утверждением режиссерского сценария. Министра, наверняка, перепугали сигналы со студии и отзыв о сценарии В. Сытина:
«Несколько замечаний по режиссерскому сценарию А. Аскольдова „Комиссар“.
Все же получили мрачный сценарий: во всяком случае дающий основания думать, что фильм получится трагедийный, дегероический!
Образ Вавиловой огрублен репликами ее („несет жеребятину“ — выражение характерное для нее — у Вас. У Гроссмана этого нет).
В качестве „злой“ стороны действуют „поляки“. Нужно ли? Сомневаюсь очень.
Роды показываются натуралистически.
Убийство Емелина показывается слишком уж много.
Действие развивается слабо.
Думаю, запускать в таком виде не следует. В. Сытин».
Аскольдова спешно вытащили на ковер. Министр заявил, что в создаваемой картине много всяческих нелепостей, что «у него собственно нет
Режиссер пообещал поправить дело. Уже из экспедиции он телеграфировал в Комитет:
«Комитет кинематографии Баскакову Владимиру Евтихиановичу. С большим вниманием отношусь к соображениям, замечаниям, высказанным Алексеем Владимировичем тчк Результате нашей беседы договорились, что замечания, соображения будут учтены в процессе работы над фильмом.
С искренним уважением Ваш Александр Аскольдов».
На телеграмме запечатлелась резолюция В. Баскакова: «Это отписка. Сообщите, что фильм будет остановлен, если тов. Аскольдов не даст конкретного ответа. Баскаков. 23/VII.66».
Студию им. Горького и киногруппу извещают, что если в главк не будут представлены письменные исправления режиссерского сценария, то с «5 августа сего года фильм будет снят с финансирования». Что оставалось делать в такой ситуации? Аскольдов засел за составление отчета:
«Заместителю председателя Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР тов. Баскакову В. Е.
В ответ на Вашу телеграмму сообщаем: тщательно и внимательно продумав все критические замечания и пожелания, высказанные по сценарию „Комиссар“ руководством Госкомитета по кинематографии, и проанализировав причины, которые могли способствовать такому прочтению концепции сценария, мы проделали следующую работу:
Изменен конец сцены комиссара и дезертира Емелина. Емелин не будет расстрелян, а будет передан ею ревтрибуналу.
В соответствии с этим перередактирована реплика комиссара в следующей сцене с Емелиным (в эпизоде „роды“ — кадр 263) — исключены слова „Ты же убит, Емелин“ и ответ Емелина „Ошибайся комиссар, я еще живой. Ты порешишь меня позже“).
По всему сценарию отредактированы отдельные реплики героини, которые кажутся излишне грубыми. Например, „не неси жеребятину“, „лопать еще хочешь“ и др.
В работе с актрисой Н. Мордюковой, исполнительницей роли комиссара, режиссер постоянно старается добиться того, чтобы суровость и внешняя „неотесанность“ героини нигде не переходили в грубость или жестокость.
В финальной части сценария, в режиссерском решении сцен и в работе с актрисой будут сделаны все необходимые акценты для того, чтобы передать все богатство, сложность и борение мыслей и чувств героини перед ее уходом на фронт.
Равно как достаточно ясно прозвучит мотив, что, оставляя своего ребенка, она идет защищать революцию, а следовательно — жизнь и будущее сына, жизнь и будущее миллионов детей в мире.
Нет никаких оснований для опасений, что сцена родов комиссара будет решена растянуто и натуралистично. Такое решение никогда не входило в намерения режиссера.
По всему сценарию слово „поляки“ заменено на „белогвардейцы“.
Режиссер фильма „Комиссар“ А. Аскольдов».
Отчет режиссера о вносимых уточнениях был отправлен в Москву 29 июля. А уже 2 августа из стен Комитета выходит жесткий документ под названием «О недостатках сценария «Комиссар».
«Директору Центральной студии детских и юношеских фильмов имени М. Горького тов. Бритикову Г. И.
О недостатках сценария „Комиссар“.
Озабоченность, вызываемая режиссерским сценарием „Комиссар“, как уже указывал в беседе с режиссером А. Аскольдовым
тов. Романов А. В., обуславливается двумя основными причинами.
Прежде всего вызывает тревогу тот факт, что в сценарии искажена гуманистическая сущность пролетарской революции. Социалистическая революция, как известно, с невиданной силой раскрылась в миллионах людей, чья психология была искажена многовековой эксплуатацией, скрытые духовные силы и человечность. Мы не можем поэтому согласиться с тем, что в сценарии „Комиссар“ революция выступает как сила, искажающая человеческую природу главной героини, лишающая ее простых, естественных человеческих чувств, даже инстинкта материнства, чувства любви, женственности. Образу комиссара тенденциозно приданы черты нарочитой жестокости, что особенно проявляется в эпизоде расстрела ею красноармейца.
Следует особенно подчеркнуть, что эта, якобы искаженная обстоятельствами революционной борьбы, человеческая природа комиссара выглядит тем более нарочито и неправдиво, что дается на фоне, в прямом сопоставлении с естественной человечностью.
Второй недостаток, тесно связанный с первым, состоит в крайней обедненности интеллектуального мира главной героини фильма. Разумеется, в годы гражданской войны на пост комиссара выдвигались люди разной культуры и политической подготовки. Однако комиссар всегда оставался человеком, стоящим в политическом отношении выше массы рядовых бойцов, способным раскрывать перед ними идейные задачи борьбы, особенности политического момента. Ничего этого нет в образе комиссара. Ее идейный мир беден и узок, психологическая и интеллектуальная характеристика обеднена и нарочито примитивизирована. Перед нами не политический работник, идейный воспитатель, а человек, находящийся на такой ступени развития, при которой какая бы то ни было политическая работа в армии, становится маловероятной.
Естественно, что эти недостатки, серьезные и принципиальные, если они не будут устранены, ставят под угрозу будущий фильм, вызывая глубокое сомнение в возможности успешного eго завершения.
В. Баскаков, Е. Сурков
‹…› После меморандума Комитета «Об ошибках сценария „Комиссар“ весь процесс работы над картиной был взят под жесточайший контроль, осуществляемый на всех уровнях, включая партбюро студии. 27 октября 1966 г. главный редактор
Становится ясно, что срок завершения картины в любом случае придется переносить на 1967 год. Скандал? Еще какой! Под угрозой оказывается выполнение общего плана всей студии. ‹…›
Загадочная тишина
11 января 1967 года материал фильма «Комиссар» обсуждается на худсовете студии. Разговор идет странноватый: толкуют о стилевом решении, беспокоятся о том, не многовато ли символики, не переусложнено ли повествование в сравнении с Гроссманом. Участники как будто не ведают, что картина уже обвинена руководством Комитета в «искажении гуманистической сущности революции» и других смертных грехах. А может быть, и впрямь не знают? Но почему тогда на худсовете помалкивают об этом редактор картины и представители дирекции студии?
Особенно резок и прям Шукшин: «Картина складывается из довольно суровых интонаций, и в общем она должна прозвучать в хоре, который грянет в пятидесятилетие в 1967 году, сурово и чисто. Я не вижу здесь грязи… Разговор идет очень человеческий. ‹…› Мне нравятся раздумья режиссера над временем, над гражданской войной, над революцией. Глядя на этих грязных, потных, наверняка вшивых, злых (по фактуре) людей, наверное, не всегда хорошо относящихся друг к другу, я вижу раздумья: а что, зачем, почему? Мне дорого это раздумье современного человека. Гроссман хорошо написал его время, позвольте и нашему поколению немного подумать и показать, может быть, немного иначе…» ‹…›
Как это ни удивительно, но и официальное заключение студии на просмотренный материал составлено таким образом, будто никакого послания В. Баскакова и Е. Суркова не было и в помине. Общий тон — на редкость объективен и доброжелателен, замечания в основном по делу:
«Принимая предложенное режиссером стилистическое решение, хотелось бы, чтобы
Впереди предстоит съемка в павильонах основных игровых сцен (в пределах 900 п. м.), в которых должны окончательно раскрыться образы главных действующих лиц. Этому надо уделить сейчас особое внимание, дабы живые реалистические конкретные человеческие характеры и их судьбы не растворились в условной символической поэтике.
Режиссеру рекомендовано избегать излишней жестокости в отдельных деталях, которая есть
Директор студии Г. Бритиков».
Наказав виновных за срыв сроков и другие прегрешения, студия решает вопрос о пролонгации и дополнительных средствах. Весной Аскольдов доснял оставшиеся сцены. В конце июня был смонтирован черновой вариант. На студии теперь среагировали уже гораздо жестче, чем прежде:
«Заключение по черновой сборке фильма „Комиссар“.
Месяц тому назад дирекция
За текущий месяц режиссером проделана известная работа по внутриэпизодному сокращению и монтажным подчисткам, что, несомненно, сказалось бы благотворно на первой половине картины.
Однако большинство замечаний и сомнений принципиального характера остается и после просмотра второго варианта сборки фильма.
Главное, на что следует обратить внимание режиссеру, что концепционная неясность авторской мысли, связанной с темой интернационализма и революции, возникающая в результате неточности диалогов и спорности символического и метафорического решения некоторых сцен (разговор Вавиловой и Магазаника в подвале, проход Вавиловой по городу „через три религии“, выраженный в изобразительном и музыкальном ряде, проход обреченных, финал картины, вторая игра детей).
В картине есть сцены, решенные излишне натуралистично (выход Магазаника утром), и сцены, в которых Вавилова выглядит слишком физиологично и неприятно (примерка платья).
Есть в картине некоторые повторы и затяжки (так, например, перекличка двух колыбельных повторяет тему прохода Вавиловой по городу, панорамы по интерьерам дома Магазаников и др.).
Вставным, иллюстративным выглядит проезд свадьбы курсантов.
Фильм очень велик по объему, сложен для восприятия.
Дирекция
Переснять с новым текстом планы Вавиловой в подвале, чтобы ответ ее Магазанику точно и ясно доносил идейную суть картины.
Подумать еще раз над решением финала с тем, чтобы он звучал более оптимистично (может быть, за счет музыкального решения).
Исключить проход Вавиловой по городу, завершающийся встречей с бойцами.
Исключить натуралистическую сцену выхода Магазаника утром из дома.
Сократить эпизод примерки платья.
Исключить проезд свадьбы курсантов.
Исключить эпизод
Вызывает возражения правомерность авторского художественного „выхода“ в будущее (эпизод прохода обреченных и гетто. Поэтому их следует также исключить из фильма).
Директор студии Г. Бритиков».
«Еврейский вопрос»
Похоже, Аскольдов не слишком усердствует в исполнении предложенных ему исправлений, ибо, как нетрудно заметить, почти все высказанные на студии замечания в скором времени перетекают в ужесточенные параграфы комитетских приказов. Приближаются решающие дни в судьбе картины: 27 августа 1967 г. ее обсуждают на художественном совете киностудии имени Горького, а буквально на следующий день «Комиссара» показывают руководству Комитета. Худсовет проводится в расширенном составе — в разговоре участвуют много приглашенных со стороны, в том числе мосфильмовцы — А. Алов, Л. Зорин, А. Хмелик и др.
Два полярных настроения направляют течение этого бурного, драматичного заседания: радость и страх. Практически все признают — в кино пришел яркий, талантливый режиссер, родился незаурядный, крупный фильм. Об этом было бы легко, просто и приятно говорить, но для большинства собравшихся столь же очевидно, что картина слишком уж вываливается из общего ряда, слишком уж вызывающе нарушает многочисленные табу и потому вряд ли «проходима». К тому же, при всех своих несомненных достоинствах, она пока еще сыровата, нуждается в монтажных и иных уточнениях — благо, фильм пока что еще и не сведен на одну пленку — от этого мотив доделок и выносится в основном на поверхность обсуждения, в котором взрывы неописуемых восторгов, слова признания перемежаются, сливаются с приступами леденящего страха. Тон задает Леонид Захарович Трауберг — педагог Аскольдова по режиссерским курсам:
«Чувство у меня двойственное: с одной стороны, для меня несомненно, что картина очень хорошая; с другой стороны, у меня чувство обиды на переборы драматургии, а отсюда и переборы режиссера.
Что я хочу этим сказать? Каждый материал, который мы трогаем в кино, обычно неиссякаем, его нельзя объять ‹…›. Значит, нужно
Я понимаю, что на войне ожесточаются нравы и что ребята должны играть в убийство, но я не хочу этого видеть. Повторяю, я никому ничего не предписываю, но я высказываю свои чувства. Мне не хочется видеть, как дети убивают друг друга.
Вот уже два эпизода, которые мне кажется сильным перебором, они меня лишают сквозного видения действий Мордюковой, играющей блистательно. Я ее теряю, ибо, что ни говори, а Магазаникам обоим, особенно в потрясающем исполнении Быкова, отдано действие, а Мордюковой отдана ситуация. А я хотел бы, чтобы бы наоборот ‹…›. Но тогда зачем все злое, что попутно, без нее — дети, гетто. Суть в женщине, которая нашла приют, родила и пошла воевать.
Мне кажется, правильно высказалась одна престарелая американская поэтесса, которая позавидовала улитке, имеющей главное свойство художника — сокращаться.
Александру Яковлевичу стоит призадуматься над этой ремаркой и, может быть, выбросить метров 400, а может быть 10, но вероятно,
В основном картина мне ужасно нравится. Больше того, я был бы счастлив, если бы она появилась сегодня, чтобы она сказала как можно скорей всему миру, что если мы возмущены тем, что делается в Аравии (в 1967 году грянула
Этот упрек Л. Трауберга о подмене революционной темы «еврейским вопросом» первым пытался оспорить В. Росляков.
«Я не согласен с т. Траубергом, что здесь возникают две темы: одна тема —комиссар, другая тема — страдания еврейского народа ‹…›. Я смотрел на эту картину как на некую попытку восстановить отражение нашей реальной жизни. Меня не пугает тема гетто, тема страданий еврейского народа. Но здесь не только гетто, здесь есть доброта, которая присуща всем народам, есть чистота основных человеческих качеств, проявлений этих качеств. Эта картина похожа на другие наши картины подобного типа, и, как говорится, дай бог. Мы в кино уже столько раз Зимние дворцы брали! А взятия Бердичева я не помню. Этого не хватает нашему искусству: периферии революции. Эта периферия
Полемика вокруг «двух тем» вспыхнула не случайно. Она аукнется в скором времени в официальных заключениях Комитета. Видимо, в предчувствии этих грядущих обвинений участники обсуждения не раз еще попытаются оградить и защитить фильм с этой стороны.
«Так же как и другим,— сказал А. Алов,— мне хотелось прежде всего для себя ответить на элементарный вопрос — о чем картина? Я думаю, что, конечно, картина и не о комиссаре и не о еврейском вопросе. Картина значительно шире. Картина о становлении нового мира, о том, как сквозь огонь борьбы, сквозь множество предрассудков приходит новый мир и приносит людям доверие, доброту, веру человека в человека. Это гигантская тема, хотя она и решена в таком локальном масштабе».
Сам А. Аскольдов резюмировал эту часть обсуждения так:
«Впрочем, говорили здесь вещи и принципиальные, которые всем строем картины не приемлются, и крик в адрес этих вещей бесплодный. Я думаю, что все видевшие картину и сталкивавшиеся со мной в процессе работы, это должны понять. Есть позиция, позиция политическая, позиция художническая и, я подчеркиваю, в первую очередь гражданская. Тем товарищам, которые не услышали, не почувствовали этой позиции, я, к сожалению, ничем помочь не могу. Я ее выразил с той полнотой, искренностью и той мерой сил, которые во мне нашлись в процессе работы. Я постараюсь эту позицию отстаивать до тех пор, пока эта картина не появится на экране. Я считаю, что кроме пользы для дела воспитания нашего народа эта картина не принесет ‹…›
Весь дух Гроссмана — это дух антифашизма. И говорить о том, чтобы давать глаже — невозможно.
Не нужно отдавать еврейский народ израильским националистам. Он трудовой народ. Этот народ рассеян по всей Земле. И решение этого вопроса только под Красным знаменем, только в интернационализме ‹…›.
Один очень известный, очень уважаемый советский кинорежиссер сказал мне: мой отец был
Я коммунист и я русский и поэтому ненавижу с одинаковой силой и то и другое. Наша картина — про человечность в первую очередь».
Дебатировался в ходе обсуждения и еще целый ряд других сквозных тем, но уже более локального характера. Спорили о стиле, его переусложенности. Наперебой советовали режиссеру, от каких излишеств следует избавиться. Схлестывались даже по поводу оценки Нонны Мордюковой. Но чем дальше разговор уходил в частности, тем все острее и острее вспыхивал в разговоре пугавший многих вопрос:
«Я не знаю ни истории картины, ничего, но опытным нюхом кинематографиста почувствовал, что с картиной не совсем благополучно», — признается А. Алов. С. Герасимов, ведший обсуждение, многозначительно, осторожно приподнимает завесу будущего: «Сегодня было сказано очень много дельного самыми разными людьми. Сейчас надо дать возможность автору все продумать. Завтра предстоит еще один просмотр, несколько более императивный, в результате этого просмотра могут родиться новые дополнительные пожелания».
Сам Аскольдов тоже прекрасно отдает себе отчет в том, судьба его фильма под большим вопросом: «Эта картина всех устроить не может — не по художеству, а по позиции, потому что существуют даже разные меры партийности». Он как в воду глядел…
Буквально на следующий день тот же вариант в том же зале:
смотрят зампред В. Баскаков, начальник Главка художественной кинематографии Ю. Егоров и их свита. Если судить о впечатлениях начальства, зафиксировавшихся в документе, слепленном по горячим следам, то они, конечно, были уже иными.
«И. О. директора киностудии им. М. Горького
тов. Вольфовскому Я. И.
22 августа с. г. нами был просмотрен черновой вариант фильма „Комиссар“ (на двух пленках) и проведена беседа с автором сценария и режиссером картины тов. Аскольдовым А. Я. в присутствии дирекции студии, руководства партбюро
Тов. Аскольдову предложено продумать все замечания, высказанные в адрес картины и представить свои предложения по исправлению фильма. Замечания сводятся к следующему.
Искусственной и неорганичной для материала рассказа Гроссмана и готового фильма, как он выстраивается, является тема угнетенного народа, вытесняющая фактически (особенно в последней трети фильма) главную линию картины — линию комиссара Вавиловой. Затронутая неглубоко и неточно, а порой и тенденциозно звучит, привнося в произведение не свойственные для времен гражданской войны интонации.
Комитет рекомендует в связи с этим вывести из картины эпизоды игры детей (выполненный с надрывом, с выходом в патологию), как и высказывание Магазаника, завершающее эту сцену.
Необъяснимым и неоправданным в данном материале выглядит и эпизод прохода обреченных. Его подлежит исключить.
в этом эпизоде Вавилова должна, наконец, проявить свою пролетарскую убежденность, свои марксистские позиции в начатом разговоре. Вопрос, который впрямую задает комиссару Магазаник, не должен повиснуть в воздухе. Вавилова должна дать ему четкое личное толкование. Иначе в сознании зрителей останется концепция интернационализма, которая сейчас преподносится автором и режиссером с неверных позиций: интернационализм трактуется как явление не столько классовое, социальное, а явление национальное или религиозное.
В уточнении нуждается сцена ухода Вавиловой из дома Магазаника: реплика Магазаника „Ну и люди!“ воспринимается в контексте сцены как осуждение им поступка комиссара, которая оставила семье лишний голодный рот.
Интересно решенные эпизоды родов Вавиловой перегружены тем не менее излишними криками женщины, что уводит их в натуралистический ряд, разрушая стилистику картины.
Снижает силу эпизода смерти командира отряда сопровождающий его падение крик. Здесь сильнее сработала бы тишина.
На наш взгляд, в картине нарочито усугублены черты грубости и неотесанности комиссарши. Неприятно выглядит Вавилова по всех дородовых сценах (звуковой ряд, сопровождающий ее чаепитие, неэстетичные позы Вавиловой в нижнем белье и т. д.). Вряд ли это необходимо для раскрытия истории внутреннего преображения человека, пробужденного к активной политической и гражданской жизни революцией.
Финал картины читается как трагедия революционного фанатизма. Этому способствует открыто символическая его трактовка (рапидная съемка), незащищенность и неподкрепленность рядом героически идущих вперед красноармейцев, которых косят пули врагов. Точнее и ближе к теме прежний финал — когда Вавилова догоняла колонну бойцов, сливаясь с ней.
В.Баскаков, В. Сытин».
На поправки, перезапись ушел месяц. 28 сентября 1967 г. директор студии Г. Бритиков подписал акт о приемке фильма студией. В сопроводительном письме в Комитет утверждалось, что «все предложенные при последнем просмотре работниками Комитета замечания, изложенные в письме Главного управления художественной кинематографии
Фомин В. «Полка»: Документы. Свидетельства. Комментарии.
М.: