Часть первая

Слышен морской прибой.

Полдень.

Очень жарко.

Высокий, корректно одетый старик с аккуратно подстриженной бородой шагает взад и вперед по тенистой полянке возле шоссе, рядом с ним столь же корректно одетая старушка. Он — старый политкаторжанин Николай Николаевич Орлов. Она — его давний друг и единомышленник Анна Ивановна Морозова. Они только что поссорились. Молчат. Николай Николаевич свирепо фыркает от времени до времени, пожимает плечами, ехидно улыбается. Он полон негодования, которое вот-вот прорвется.

Анна Иванова преувеличенно спокойна. Она прекрасно знает, что именно это спокойствие больше всего раздражает ее старого друга.

— Вы это говорите потому, что вы не мать! — вскрикивает наконец Николай Николаевич.

— Вы тоже не мать, — возражает Анна Ивановна холодно.

— Нет, я мать! — кричит старик свирепо. — Раз нет у нее матери — я ей не только отец. Прекратим этот разговор...

Оба опять некоторое время ходят молча взад и вперед по поляне.

— Достаточно Танюше хоть чуточку заболеть, вы начинаете лезть на стенки, — говорит Анна Ивановна.

— Во-первых, Танюша здорова, а во-вторых, где же эти мифические стенки, на которые я лезу? Я никогда не лезу, я молчу, это вы с сапогами лезете мне в душу. Зачем.

— Затем, что вы приехали отдыхать, а не ворочаться целыми ночами с боку на бок и не вздыхать на весь дом отдыха. Вчера вы лизали марку, ужасная это манера марку лизать, чтобы наклеить на письмо, и я заметила, что у вас совершенно белый язык, я заметила еще, что вы вчера не ели борща. Вы просто преступник, вы мечтаете сгореть от беспокойства, чтобы все кругом изумлялись, нелепый, упрямый человек.

Николай Николаевич свирепо фыркает.

Вдруг на полянку выскакивает маленький, худенький юноша в трусах. Он оглядывается, с хохотом удирает в чащу. За ним гонится с лягушкой в вытянутой руке высокий, плотный парень.

— Мы его к лягушкам приучаем, — кричит он старикам на ходу и тоже скрывается в лесу.

Пауза.

— Ваша дочь... — начинает Анна Ивановна.

— Замолчите, — обрывает ее старик. — Да, я о ней беспокоюсь. Радуйтесь. Вы у меня вырвали это признание. Кругом слишком веселая молодежь. Вот. А жизнь — это не шутка. Да. И довольно. Умоляю вас, довольно. И я буду беспокоиться, буду, хотя вы, вы меня целыми днями пилили.

Анна Ивановна хочет ответить, но ее прерывает громкий гудок. У самой поляны останавливается большой, запыленный автобус. Оттуда выскакивает высокий молодой человек. Он весело пожимает шоферу руку, берет маленький чемоданчик.

— Да вы оставьте чемоданчик, — кричит ему шофер. — Я его тоже довезу.

— Нет, уж я его сам донесу. Ему в автобусе трястись вредно, — говорит молодой человек.

Автобус уезжает. Не замечая стариков, приезжий проходит через поляну и скрывается в лесу.

— Это он, — говорит старик.

— То есть? — спрашивает Анна Ивановна.

— Новый отдыхающий, который запоздал на шесть дней. Кто он? Что за человек?

Анна Ивановна качает головой. Старик задумывается и вдруг идет в лес.

— Ах, — издевается Анна Ивановна, — этот новый скушает вашу дочку. Ведь Танюша там гуляет не одна. Зачем вы идете в лес?

Старик хмурится.

— Просто мне жарко, — бормочет он.

Лес.

Молодой человек с чемоданчиком идет по тропинке. Кругом сплошная зеленая стена. Всюду, куда ни взглянешь, пышная зелень. Стволы, перевитые лианами. Папоротник. Кусты ежевики в больших черных ягодах.

Бешеный горный ручей несется по камням.

Молодой человек идет очень быстро, весело оглядывается.

Он напевает.

Корзинку сдал шоферу,
 сам иду пешком.
В такую непогоду
Я ехать не могу.
В дом отдыха иду я,
Приятно мне, прохладно мне,
Там ждут меня друзья,
С которыми я не знаком.
Там живут веселые люди,
С которыми я познакомлюсь.

Вдруг молодой человек перестает петь. За кустами видна поляна. За поляной обрыв. Море. У края поляны, на пне, сидит очень молодая девушка, дочь Николая Васильевича, Таня. Около нее, сгорбившись, усиленно дергая себя за ухо, стоит Женя Маркин. Он бледен и взволнован. Проникновенно, дрожащим голосом говорит ей:

— И вот, Танюша, вокруг протона вращаются со страшной быстротой электроны. Это было так здорово, что, как докладчик кончил, я ему и говорю... Я люблю вас, Танюша.

Танюша, которая до этих пор слушала Женю довольно равнодушно, теперь взглядывает на него с глубоким интересом.

— Здравствуйте, — говорит она.

— Танюша, — вскрикивает Женя. — «Современная литература о мировой войне» — это я могу. «Мать и дитя у нас и за рубежом» — за этот монтаж я имею прекрасные отзывы. На культработе я человек, а вам слова не могу сказать толком. Но мое отношение к вам лезет из меня стихийно. Я...

Молодой человек с чемоданчиком, который до сих пор стоял неподвижно, ошеломленный неожиданной сценой, теперь решительно и громко кашляет и выходит на поляну.

Танюша спокойно оглядывается на него. Женя отскакивает от пня, как обожженный.

— Вы кто? — вскрикивает он растерянно.

— Я Лебедев, Иван Иванович, — отвечает молодой человек. — Скажите, как мне пройти в дом отдыха № 5?

Он ставит чемоданчик на траву, закуривает.

— Это наш дом, — отвечает Таня. — А вам кого там нужно?

— Мне, — весело говорит Лебедев, — откровенно говоря, всех. Я приехал к вам ко всем, здравствуйте.

— Ах, вы опоздавший отдыхающий, — догадывается Таня. Она улыбаясь встает с пня. — Ну что же, придется вас проводить. Вы оттого, наверное, опоздали, что все пешком шли.

Веселая музыка. Лебедев и Таня скрываются в лесу. Женя остается один.

— Кончено, — вздыхает Женя. — Кончено... И в школе дразнили меня уходой за то, что я всегда дергаю себя за уши. Сознательность — одно, а наружность — другое. Он по наружности.

На поляну выходит Николай Николаевич. Анна Ивановна сердито идет следом.

— Хоть здесь остановитесь, безумный старик, — ворчит она. — Я клянусь честью, у вас перебои в сердце. Дышите носом. Глубже.

— Вы один, Женя? — спрашивает старик.

— Татьяна Николаевна пошла проводить нового отдыхающего, — говорит Женя печально.

Старик возмущенно фыркает. Он хочет идти дальше. Анна Ивановна удерживает его.

— Запомните раз и навсегда, — сердится Николай Николаевич, — комиссия врачей нашла, что я здоров как бык.

— Комиссия смотрела вас до этого дома отдыха, — не сдается Анна Ивановна. — Отдыхайте.

Николай Николаевич делает решительный шаг вперед и сшибает чемоданчик, забытый в траве Лебедевым. Чемоданчик раскрывается, и оттуда летят на траву карманные часы. Десять самых разнообразных карманных часов лежат и тикают на траве.

— Что это, что это? — вскрикивает старик.

— Лебедев, опоздавший отдыхающий, забыл, — бормочет Женя, подбирая часы и укладывая их в чемодан. — Зачем ему, что такое.

Анна Ивановна смеется.

— Это не смешно, — говорит ей старик. — Это очень странно.

Слышен смех.

Из лесу наперегонки бегут Лебедев и Танюша.

Он первый подбегает к чемоданчику, хватает его, бежит навстречу отставшей Танюше.

— Я первый, — кричит он.

Они бегут обратно в лес.

— Живой мальчик, — говорит Анна Ивановна.

Старик с размаху хлопает себя по лбу.

— Он вор, — вскрикивает старик. — Часы самых разных фирм. Десять штук. Это карманник.

— Это научный работник, — говорит Анна Ивановна. Заведывающий сказал, ждут научного работника.

— Научный работник сидит без документов где-нибудь на станции, а к нам вор приехал. Радуйтесь, Анна Ивановна.

— Успокойтесь, бешеный старик, — сердится Анна Ивановна.

 

Часть вторая

Решетка.

Звон, похожий на звон кандалов.

Тихая, грустная песня. Хор поет:

Сижу я целый день скучаю,
В окно тюремное гляжу,
А слезы катятся, братишка, незаметно
По исхудалому лицу.

Опять решетка. Неужели это тюрьма? Решетка тонет в зелени: плющ, повитель. Внизу куст, покрытый розами. Песня все тоскливее.

Зачем ты ходишь перед тюрьмою,

Зачем ты мучаешь меня?

Ведь ты гуляешь с кем попало,

Совсем забыла про меня.

Белые камни, в которые вделана решетка, сверкают под солнцем. На одном из них ящерица. Она быстро дышит: ей жарко. Решетка медленно уходит вниз. За решеткой голые ноги, отбивающие в такт песне.

Меня заметят часовые,
Вскричат мне раз,
Вскричат мне два.

Решетка ушла из поля зрения. Объектив поднялся выше. Появился стол. За столом веселые загорелые люди. Они стучат ложечками о стаканы. Они поют с преувеличенной грустью:

Взведут курки они стальные
И враз убьют они меня.

Действие происходит в большой столовой дома отдыха № 5.

Отдыхающие после мертвого часа пьют чай и поют. Перед последним куплетом Лебедев, который дирижирует хором, что-то шепчет на ухо соседу, тот передает дальше. Хор начинает:

Так не ходи же ты перед тюрьмою
И не стучи подборами...

И внезапно по знаку Лебедева обрывает пение. Куплет заканчивает одна Анна Ивановна. Старательно мышиным голосов выводит она:

Катись ты там та-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра

С твоими разговорами.

Взрыв хохота. Таня обнимает Анну Ивановну. Та добродушно смеется вместе со всеми. Лебедев становится перед нею на колени.

— Анна Ивановна, я сегодня за свои поступки не отвечаю. Я сбесился.

Николай Николаевич — единственный, кто сохраняет суровость во время этой сцены. Он спускается в сад. Навстречу ему впопыхах летит Женя.

Старик хватает его за руку.

— Ну, что вы узнали? — шипит он взволнованно

— Ничего не понять, — шипит так же Женя.

— Почему?

— Путевка залита чернилами.

— Кто залил?

— Заведующий говорит, что не они, в конторе чернила «Стрела» черного цвета, а путевка залита фиолетовыми «Инфаскоопа». Только и осталось на путевке: «Научн. сотрудн.». А чей, откуда — залито.

Старик ходит взад и вперед.

Шум.

Отдыхающие толпой идут в сад.

— Организуйте их как-нибудь, — ворчит старик, — вы культработник. Они все уединяются неведомо к чему.

Женя подымает руку.

— Товарищи, я имею вам предложить одну вещь, — кричит он с несколько профессиональной развязностью. — В чем дело? Все познакомились, а никак не сорганизовались. Я...

Но тут Женю внезапно прерывает Лебедев. Он полон сдержанного оживления. Оно сказывается во всей его фигуре, в походке, в выражении глаз, губ. Он говорит тихо, двигается не спеша, но вот-вот заиграет.

— Все за мной, — говорит он негромко.

— Куда... — спрашивает Женя растерянно.

— Ты прав, Женя, — продолжает Лебедев, — давно знакомы, а не организовались. Становись парами и марш за мной. Я открыл в горах небывалое чудо.

Очень быстро и уверенно Лебедев расставляет всех парами. Прежде чем Женя и Николай Николаевич опомнились, отдыхающие стройной колонной идут по аллее. Во главе — Лебедев и Таня. В хвосте Николай Николаевич и Женя.

— Я думаю, что он забежал в почтовое отделение и сделал там это.

— Кто что сделал?

— Лебедев, — бормочет Николай Николаевич. — Он залил украденный документ чернилами, поди узнай теперь... Я хотел расспросить, проэкзаменовать.

Впереди Лебедев и Таня.

— Вы кто, Иван Иванович, — спрашивает Таня. — Вот я метеоролог. Я всем надоедаю с метеорологией. Я о своей работе не могу молчать. Вот я метеоролог. А вы кто?

— Я чудный человек, Танюша, — отвечает Лебедев.

— Я по профессии.

— Я бы всем соврал, — говорит Лебедев лирично. — Любому соврал бы, а вам — скажу.

— Ну.

— Выговорите по-гречески?

— Нет.

— Тогда вы не поймете, кто я. Я связан с одним созвездием, с его греческим именем, Таня. Ах, как это ужасно.

— Что?

— Вы спрашиваете, кто я, но не спрашиваете, что я чувствую. Между тем чувства мои достойны удивления. Я чувствую, как капитан.

— Какой?

— Гопкинс.

— Кто это?

— Все выяснится, когда мы приблизимся к цели нашего путешествия, о Таня.

Вторая пара. Миша и Маруся.

Миша — тот самый худенький юноша, что удирал от лягушки.

Маруся — высокая, крепкая, красивая девушка.

Миша вскрикивает.

— Ты что, Миша? — спрашивает Маруся.

— Червяк на ниточке висит.

Маруся останавливается.

— Где?

— Обойди его, экая мерзость.

Маруся радостно хохочет.

— Миша, — говорит она нежно, — я таких красавцев отшивала, что ахали все подруги. Я думала, век проживу — никто меня не возьмет. Ты меня за самую душу берешь. Боишься.

— Противно.

— На рояле играет, как барышня. Не смей меня обнимать. Ты меня не знаешь, я злая. Давай я тебя обниму. Пойдем, бедненький. Я за одно тебя не люблю, почему не говоришь, в чем твоя специальность. Вот я на заводе летные курсы окончила. Летчицей буду. А ты кто?

— А я Миша, — отвечает ей тот, смеясь.

Дальше у большого дерева целая группа отдыхающих. Доценко говорит, показывая на его подножие:

— Смотрите.

И вот сам Доценко исчезает. Крупным планом подножие дерева. Муравей ползет на коре. Осы ползают по смоле, жужжат. Жук раскрывает крылья. Рука Доценко над ними. Слышен его голос.

— Днем их прижимает жара. Сейчас ожили. Экая сила. Знать бы их язык. Миллион таких муравьев мне бы целое поле вскопали и всего за банку варенья. Миллион ос напали бы на противника, а он в панике убег бы. И всего за два кило меда. Обидно — живем рядом, а договориться не можем.

— Живей, — кричит издали Лебедев.

Дорожка упирается в скалу. Темнеет. Из долины внизу слышна музыка — зурна и бубен. Лают собаки глухо, далеко. Лебедев и Таня у скалы.

— Почему вы мне не скажете, кто вы?

— Таня. Сейчас заговорит капитан Гопкинс. Он скажет вам о том, что гораздо важнее. Запомните: я чувствую, как капитан.

Шумно приближаются отставшие.

— Тише, — бросается к ним навстречу Лебедев. — Я обещал вам показать чудо. Оно требует полной тишины. Что вы слышите?

— Музыку.

— Сейчас вы услышите нечто еще более замечательное. Вчера вечером мимо нашего дома отдыха шел иностранный пароход, капитан сошел на берег погулять и встретил одну девушку из нашего дома отдыха. Он был сразу поражен чувством, которое мы привыкли называть любовью. Пароход ушел, а капитан остался. Сидит в скале. С горя. Эй, капитан, капитан Гопкинс, как зовут ту девушку, ради которой ты прекратил свои /вскрикивает/ скитанья?

Эхо раздельно и ясно повторяет три раза:

— Танья... Танья... Танья...

Отдыхающие хохочут.

— Слышите, Таня, — продолжает Лебедев, — он говорит с акцентом — «Танья», но факт остается фактом. Капитан, как зовут ту, к которой устремлены все твои мечтанья?

— Танья... Танья... Танья... — повторяет эхо трижды.

— Кто дороже тебе, чем твоя родная Британья?

— Танья... Танья... Танья...

Общий шум.

Особенно кричит Маруся.

— Мишка, а ты про меня ничего не мог придумать. А еще деликатный, ласковый, эх ты, шляпа.

— Капитан, кто есть та девушка, на которую ты ноль вниманья?

— Манья... Манья... Манья...

— Ах так, — возмущается Маруся. — Думаешь, летчица тебе не ответит? Нет, капитан, как зовут того, у кого в нашем доме самый паршивый умишко?

— Мишка... Мишка... Мишка...

— Таня, — говорит Лебедев, — не скрою от вас, я чувствую, как капитан. Я, Таня...

Рядом вырастает Женя.

— Товарищи, — кричит он печально и взволнованно, дергая себя за ухо. — В чем дело? Давайте отдыхать организованно, все вместе. Давайте общую игру...

— Правильно, — кричит Лебедев, — прятки. Ты ищешь.

Бросается с Таней вниз, в чащу. За ними остальные. У скалы остаются старики. Николай Николаевич молчит.

— Что вы, Николай Николаевич?

— Грустно, Анна Ивановна.

— Почему?

— Потому что им слишком весело. И довольно. И перестанем об этом говорить. Они слишком шумят. В мое время острее было чувство ответственности. А сейчас? Я работаю в Госплане, вы — в МОПРе. Кто из нас хоть на миг забывает о своих делах? Вы шлете письма дюжинами. Я по утрам читаю отчеты моего отдела и шлю телеграммы. Нынешнее время еще серьезнее. А они слишком шумят. Если Лебедев не вор, то циник и зубоскал.

— Николай Николаевич. У вас память пропала, мы в наше время в такую погоду любили вертеться возле старших. Вечер теплый, ветер, море, пусть бегают.

— Ах, да прекратите вы свои причитанья, — вскрикивает Николай Николаевич.

— Танья... Танья... Танья... — отчетливо повторяет эхо.

Старик сердито идет вниз.

— Ау.

— Ау, — раздается то справа, то слева.

Кто-то смеется.

— Это ты или не ты? — вскрикивает в темноте далекий голос.

Пищат цикады.

Жалобно свистят сверчки.

И вдруг весь этот легкий шум покрывает сильный и полный голос. Невысокий коренастый человек запевает там внизу, в чаще, «Заклинание цветов».

— Опустилась тьма, — поет он.

Старик угрюмо слушает, спускаясь по тропинке.

— И в сумраке полночи
Любви сильнее обаянье.
Свиданью сладкому влюбленных
Мешать не станем.
О ночь, одень ты их своим покровом,
В груди их разбуди любовь
И усыпи сном сладким совесть.
А вы, прекрасные цветы,
Своим душистым тонким ядом
Должны весь воздух отравить
И впиться Маргарите в сердце.

Старик угрюмо всходит на освещенный уже, совсем пустой большой балкон дома отдыха. Он останавливается посреди балкона. Стоит один, думает.

Вдруг раздаются торопливые шаги.

Влетает совершенно потрясенный Женя. Он топчется перед Николаем Николаевичем, дергая себя за оба уха. Он запыхался, никак не может начать говорить.

— Ну? — спрашивает старик.

— Таня... Лебедев... — бормочет Женя. — Там...

Старик, резко отвернувшись, садится в кресло, спиной к зрителю.

— Ну, что еще там? Ну?

— Иоганн Мозер, — вскрикивает Женя.

— Что?

— Они прятались... Я нашел... Я вижу, Лебедев снимает часы у Татьяны Николаевны. Это, говорит, редкая фирма, Иоганн Мозер... И кладет их в карман. Она смеется. А я застыл. Вы, наверное, правы. Я завтра заявлю... Я завтра пойду к начальнику угрозыска... Она смеется, и он смеется, и они побежали... Они в полной дружбе. А я завтра заявлю об этом начальнику угрозыска.

Старик подходит к колоколу и звонит.

Еще не кончился звон, как издали, со всех сторон раздаются крики.

— Ужинать.

— Ура.

Крики приближаются.

Мимо Николая Николаевича и Жени с криками несутся отдыхающие. Вот и Таня, она на бегу целует отца. Она очень весела. Вот и Лебедев. Он вопит громче всех. Балкон трясется под босыми ногами.

— У-у-у-жинать.

— У-у-у-р-ра.

Конец второй части.

Шварц Е., Олейников Н. «На отдыхе». («Страшная ночь»). Литературный сценарий // ЦГАЛИ СПб. Ф. Р-257. Оп.16. Дело 471.