Не мое дело писать о кинематографе. Тут нужен особый стиль и привычный размах. Их когда-то так уморительно пародировал Аверченко. Но об этой пьесе мне давно хотелось сказать несколько слов, и если я делаю это и с опозданием, то кто же в Париже теперь не страдает гриппом?
Начну с ее маленьких недостатков. Во-первых, пояснительные надписи на французском языке. Автор их не был даже аннонсирован на оглавительном экране. Но они порою оказывали чисто медвежьи услуги не только пьесе, а и первым персонажам.
Второе — сцены морской качки. Каюта (вертикальный разрез) качалась точно клетка с канарейкой, точно детская крестьянская зыбка, точно коротенькие детские качели. Океанская яхта делала поворот на байдевинде со скоростью волчка или монеты, пущенной на орел-решку. Но на публику, привыкшую к современной высокой технике кино, это семейное место постановки производило жалкое нудное впечатление.
(Думаю, здесь вина не на В. К. Гуржанском, замечательном metteur-en-scen’e, а на вредном для дела стремлении фирмы нагнать во что бы то ни стало экономию. Публика-де всё слопает, если вывезут премьеры и два-три эффектных трюка).
Третье: массовые сцены, особенно балет во дворце Сундук-Башлык Хомут паши (простите, таков грим этого падишаха), тянутся слишком долго. Кстати: русская публика часто и добродушно улыбалась, узнавая в статистах и вторых персонажах многих старых знакомых по эмиграции.
Наконец, четвертое: в финале пьесы, из окончательной развязки фабулы выпало маленькое, но чрезвычайно важное звено. Принц едет в собор венчаться со своей титулованной кузиной. Брак этот предложен еще в раннем их детстве. Но принц любит вовсе не кузину, а спасенную им из гарема девушку, и жениться решил только на ней. Между тем, зритель созерцает поочередно свадебный туалет обеих невест и нетерпеливо думает: «Как это ловкому, хитрому, преданному Колину удастся совершить подмен?». Обе кандидатки одеты одинаково: белое платье, белая фата, совершенно скрывающая лицо и фигуру флердоранжем. Внимание напряжено.
Но в церкви появляется лишь одна соперница. Где другая? Когда она появится? Ее нет и нет. Последний момент. Жених и невеста должны дать [друг другу — неразборчиво] обет вечной верности. Откинута с лица фата. Конечно, это Н. И. Кованько, девушка из гарема, прелестная, как всегда. Но куда же девалась высокорожденная кузина? Дал ли ей Колин усыпительного или иного порошка? Направил ли он ее торжественную колесницу другой дорогой? Запер ли он ее на ключ в уединенной комнате, и она теперь колотит руками и ногами в дверь? Зритель несомненно доволен развязкой, но в душе у него саднит ощущение какой-то пустоты, невязки, неподлинности, небрежности. — «Я понимаю, — говорит он, — некоторый туман, легкую неразбериху в начале или в середине пьесы: потом все объяснится, уладится и сведется. Но конец должен быть точен, исчерпывающ и достоверен».
Зрителю хорошо. Его мгновенная, маленькая досада сейчас же ушла и забылась. Каково-то автору сюжета, особенно если он не успел еще привыкнуть к нравам фильмовых иродов, которым оттяпать у авторского любимого дитяти ручку, ножку, головку ничего не стоит: один взмах ножниц. Разве не нашлось бы в ленте места для объяснения отсутствия кузины, если бы хоть немного потеснить сцену бала? И, кстати, как легко было бы сделать прекрасную пленницу гарема принцессой крови, хотя бы и восточной. Демократизм положения от этого не пострадал бы, зато выиграло бы равновесие.
Тема пьесы не поражает резкою новизною. (Впрочем, выдумайте-ка теперь совершенно новую тему!) Но А. И. Филиппов сделал свой сценарий находчиво, умно, тонко и очень интересно. Видно, что он работает над ним с любовью и вниманием. Такой сценарий сделал бы честь и опытному кинозакройщику.
Затем все было хорошо: декорации дворцов, море, толпа, придворные, евнухи, групповые сцены, побег по канату на страшной высоте, коронация и т. д. В. К. Туржанский неистощим в постановочном блеске и вкусе.
Что сказать о Колине? Колин есть Колин. Огромный артист о многих гранях, и ему покажется — тесно. Когда же мы увидим Колина в пьесе, специально для него сделанной? Посмотрите, как его горячо полюбила французская публика: V’la mon Colin! — приветствует его в скромных кино-ящиках Батиньоля и Бийанкура [серая — неразборчиво], но теплая публика.
Теперь — главное — о Н. И. Кованько. Что она прекрасна — кто же этого не знает? Говорить о ее красоте, значит, повторять общее место. Но вот, что меня так поразило в этой пьесе, и почему, собственно, я взялся за настоящую статью.
Все мы помним Н. И. как царевну несмеяну, принцессу на горошинке, спящую красавицу. И вдруг, грустящая, скучающая королева очнулась от наваждения, улыбнулась, засмеялась, ожила и показала нам свой характер совсем с неожиданной стороны.
Всегда приятно отмечать знаки, по которым можно судить об исканиях таланта и его росте. Пусть перестрой привычного строя сопряжен с маленькими шероховатостями и зацепками: это всегда бывает. Но расширить свой диапазон, найти свое новое я — великое дело. Это мы нередко наблюдали у артистов драмы. В кино — труднее. В кино — неизбежный штамп. Оттого-то я и приветствую нынешние попытки Н. И. Кованько.
А о штампе, об условиях экрана, о постановках, о постановщиках, об авторах и т. д., я непременно напишу отдельную статью или даже несколько статей.
[1925?], Париж
РГАЛИ. Ф. 240. Оп. 1. Ед. хр. 94.
Куприн А. Рецензия на фильм «Прелестный принц» // Киноведческие записки. 1997. № 34.