Лавры итальянских кино-режиссеров не дают спать их русским собратьям по искусству.
Одна из молодых русских фирм выпустила в свет картину по образцу и в масштабах больших исторических картин, итальянского происхождения, — типа «Юлия Цезаря».
Это — инсценировка первой части трилогии Мережковского «Смерть богов» «Юлиан-Отступник».
Картина большая. На постановку было затрачено много денег, еще больше труда и терпения, с излишком талантливой самоуверенности и с большой нехваткой — научной обстоятельности.
Если подходить к постановке «Юлиана» — с относительной точки зрения, — не столько иметь в виду достигнутые успехи, сколько оценивать прилежание создателей картины, — то картину можно было бы признать заслуживающей всякого поощрения, ибо старания, действительно, было приложено очень много. Как не похвалить труд, хоть бы и не давший больших результатов, если привычка к труду самом[у] по себе — благо.
К сожалению, сама фирма, выпустившая картину, вырывает из рук мягкосердечного критика те скромные лавры, которые он уготовил для нее, и вооружает его весами справедливости, на одной чаше которых лежит «Кабирия», а на другой — «Юлиан».
Достаточно ознакомиться с рекламой «Юлиана», чтобы оправдать самую злую, самую недоброжелательную критику.
На этой рекламе сообщалось следующее:
«Первая в России инсценировка, исполненная в масштабе мировых итальянских картин. Грандиозная кино-иллюстрация трилогии Д. С. Meрежковского. Первая часть трилогии „Смерть богов“ („Юлиан-Отступник “) явится доказательством, что в России возможны постановки типа: „Quo vadis“, „Спартак“, „Клеопатра“, „Нерон“, „Кабирия“».
Кому непонятно, что здесь фирмой выданы большие векселя, хотя с большой осторожностью говорится только о масштабе итальянских картин, и не обещается того же художественная эффекта.
Предусмотрительно!
Последующие страницы рекламы звучат столько же самопрославлением, сколько и самооправданием.
«Сознавая всю моральную ответственность, связанную с постановкой подобного произведения, Товарищество приложило все старания и т. д.... Теперь, когда весь труд по иллюстрации первой части трилогии закончен, мы представляем его на суд публики».
И дальше:
«Работы по постановке производились беспрерывно в течение семи месяцев. В массовых сценах участвовало до 3.000 статистов».
Плохое оправдание! На экране можно показать 3.000 человек, можно показать одного человека (хотя бы М. Н. Германову в «Уголке»), а результат может оказаться одинаково неудовлетворительным. Дело не в рубле и в старании, а в чем-то другом.
Об этом «другом» реклама скромно молчит. Есть подозрение, что не ко времени попавшая в Россию «Кабирия» заставила господ рекламистов быть сдержаннее в выражениях своего восторга перед собственным творением. Им остались только горькие сетования.
Разве не жалобой звучат слова:
«По многочисленным эскизам, составленным на основании тщательного изучения исторических материалов в специально созданных мастерских изготовлялось колоссальное количество реквизита и бутафории».
Между прочим, злые языки утверждают, что была «реквизирована» костюмерная мастерская Талдыкина.
«Были приглашены выдающиеся художественные и артистические силы».
«Воздвигнуты были колоссальные сооружения, в точности соответствующие стилю эпохи».
— И что же? — как выражается Валерий Брюсов, когда ищет рифму к «дрожи» или «строже».
— Да, ничего. Все обещанное рекламой есть, хотя и не в «колоссальном» масштабе, но художественного толку все-таки в картине мало.
Сопоставляя, с одобрения хозяев картины, «Кабирию» с «Юлианом», приходишь к выводу, что эти две постановки относятся друг к другу, как постановка какого-нибудь «Quo vadis» на образцовой сцене относится к убогой постановке той же пьесы на сцене захудалого провинциального театра.
Начнем с того, что странным образом останавливает первое внимание и только одно и запоминается в картине, — исполнителей. Может быть, режиссеру и художникам будет неожиданно это признание незаинтересованного зрителя. Но это так. «Колоссальные сооружения, в точности соответствующие стилю эпохи», не запоминаются. Может быть, виноваты в этом «сооружения» в «Кабирии», изменившие все масштабы художественного удивления, но, кажется нам, что больше виноваты в этом 3.000
с лишком исполнителей, своим удивительным поведением, отвлекающим внимание зрителя от «колоссальных сооружений».
И зритель здесь ни при чем. Он смотрит на то, что ему ближе и сразу им узнается.
А в исполнителях он сразу узнает тех милых героев своей юности, которые когда-то пленили его неискушенное воображение. Это те герои, которых тепло описал А. Куприн в одном из своих красочных рассказов, посвященных быту провинциальных актеров.
Вспоминается фигура старого трагика, восседающего на бутафорском троне и с непередаваемым «древне-римским» жестом возглашающего:
— Телянтин, подай мне моих львов и тигров.
Конечно, трудно требовать от артистов жестикуляции, точно «соответствующей стилю эпохи». Этого соответствия стилю художникам-декораторам, конечно, достигнуть легче. Для русских артистов дело усложняется еще тем, что они не являются даже далекими потомками того народа, исторический быт которого они должны были воспроизвести, а такая наследственность, атавистический инстинкт во многих случаях мог бы заменить недостаток точных сведений о манере держать себя в древней Империи.
Хорошо актерам в «Кабирии» воссоздавать жизнь старого Рима, если каждый современный итальянец с детства учится исторической пластике по позам старых статуй и барельефов, да еще в крови своей носит искру того самого солнца, которое всходило когда-то над римскими когортами под стенами Карфагенских крепостей.
А каково русскому актеру перевоплотиться в византийского императора или преторианца, если он о Византии знает кое-что только по «Велизарию», а о древних римлянах и греках составляет представление по картинам Брюллова или Семирадскаго.
Удивительно ли, что в смысле исполнения «Юлиан» напоминает пресловутую «Вампуку».
Этот стиль «Вампуки» выдержан в картине очень ярко, и так же основательно в главном, как и в мелочах.
Уже упоминавшиеся 3.000 статистов, с выделением 25 человек, посаженных на лошадей для изображения многочисленной конницы, — изображают ли они романские легионы или германские полчища — сродни тем «эфиопам-врагам Европы», которые так потешаются в юмористической опере.
Они так же нелепо маршируют, они так же нелепо вооружены, и уже воистину без соблюдения таких тонкостей, как точное соответствие стилю эпохи.
Мастерская, специально изготовлявшая бутафорию, слишком фантазировала в форме хотя бы щитов, придав им много разных фасонов, хотя несомненно в культурной византийской армии были понятия о единообразной форме вооружения. В изготовлении германского вооружения никакие мастерские, по-видимому, неповинны. Это вооружение состоит из простой деревянной палки того образца, который принят русскими ночными сторожами.
Маршируют германские полчища довольно занятно. Чувствуются первые проблески понимания военного строя этими дикими варварами, сильно напоминающими всем своим обликом нынешних белобилетников, — понимания такого же примитивного, какое характеризует наших молодых новобранцев.
Странным образом между двумя походами Юлиана, разделенными значительным промежутком времени, не претерпела никаких изменений его походная палатка. Мало того, она не сдвинулась с своего места, и режиссер не догадался хотя бы снять ее в другом плане.
Наивно сделаны сцены пожаров — флота и храма. С заслуживающей поощрения предупредительностью режиссер сжег флот очень быстро, так что зритель не успевает даже разобрать, есть ли под игрушечными корабликами вода, или же они сжигаются не в тазу с водою, а просто на столе. Что касается горящего храма, то его видно дольше, и успеваешь разглядеть всю нехитрую механику этого игрушечного пожара, единственное достоинство которого в том, что он не пугает и не поражает.
Злая критика уже отметила смешение стилей в картине, выразившееся в том, что один стиль — ренессанс в балюстрадах — забежал на много веков вперед. Но это, право, не так уж обидно. Что же делать?
Земля наша велика и обильна, а подходящих развалин в ней нет.
Не хватило для «Юлиана» развалин, актеров и в конце концов времени и средств.
Итальянцы лучшие археологи, чем мы, — в области античной археологии, а работали над «Кабирией» чуть ли не два года, затратив на это около 2.000.000 лир.
Нельзя же думать, что мы, затратив семь месяцев времени да около 100.000 рублей, вдруг создадим картину, о которой можно будет кричать, как о равной по масштабу «Кабирии».
И эти семь месяцев и 100.000 рублей нужно поставить как лишняя лыка в строку фирмы, выпустившей «Юлиана».
— Что дала постановка?
Легкомысленную трату времени, денег и труда, тем более достойного, чем более невозможным было само предприятие.
Да не обидится на нас за наш неодобрительный отзыв никто из работавших над картиной. Самые гениальные работники в таких же условиях едва ли бы сделали больше.
Стржигоцкий. Смерть богов // Пегас. 1917. № 11.