Шварца постоянно интересовало творчество Григория Михайловича. 12 апреля 1946 г. — запись о том, что он был свидетелем обсуждения между Козинцевым и Германом — режиссером и автором сценария — сокращений в сценарии «Пирогов», затем запись:

Звонил Козинцев, искал Германа. Жалуется, что сценарий «Пирогова» попортили при переделках. Как всегда, когда начали снимать, поняли, что сценарий необходимо сократить. И как всегда, выпало именно то, что оживляло и украшало картину: юмористические и лирические мелочи. Картина получается мрачной. Правда, на экране никого не оперируют и никто не умирает, но явственно чувствуется, что за кадром все это происходит. Правда, все, кто видел материал, его хвалят, но в случае неудачи все отрекутся немедленно от своих похвал. Я думаю, что у Козинцева это преходящие мрачные мысли, неизбежные в середине работы (27 августа 1947 г.).

С успехом прошла картина Козинцева по сценарию Германа «Пирогов». Было обсуждение в Союзе. Выступал и я. Хвалил (21 декабря 1947 г.).

20 апреля 1954 г. Шварц пишет и о спектакле, поставленном Козинцевым в Ленинградском театре драмы им. А. С.Пушкина:

Был сегодня в городе на премьере «Гамлета» в постановке Козинцева. Временами понимал все, временами понимал, что не хватает сегодня сил для того, чтобы все понять. Поставлена пьеса ясно и резко, с музыкой, ударами грома, с подчеркнутой пышностью декораций на огромной сцене. Я давно не был в театре. Понимать Шекспира это значит чувствовать себя в высоком обществе, среди богов. И я временами наслаждался тем, что до самой глубины, без малейшей принужденности чувствую то, что происходит на сцене.

Запись от 19 февраля 1951 г. свидетельствует об общей творческой работе:

...Был у Козинцева, где редактировали мы общими силами материал для Юнгер, эстрадный материал, который ставил Козинцев.

Мнение Козинцева по творческим вопросам было всегда высокоавторитетным для Шварца: в одной из записей он расстраивается, что, по слухам, Козинцеву не нравится киносценарий «Первоклассница»:

...Это, конечно, немедленно привело меня в отчаянье и перевесило все хвалы, что я слышал до сих пор (1–3 апреля 1947 г.).

Обедал у Нади Кошеверовой, где обсуждали, как быть дальше с либретто. Решили дать его почитать Козинцеву (3 января 1951 г.).

5 января 1953 г. Шварц был на «Ленфильме», сдавал сценарий «Первое имя». Видел там Козинцева:

Козинцев коричневый, не скрывающий своего изящества и элегантно скрывающий все, что недостойно его элегантности, но тем не менее уязвимый и нежный, как дитя, ласкал глаза, не вызывая в них ответной ласки, но вызывая некоторое смущение ‹…› я показывал Козинцеву, который спешил, кусочки сценария.

А вот воспоминание семнадцатилетней давности о встрече с Козинцевым, к которому приехал Шварц читать 1-й акт «Дракона» в 1940 г.:

...Я звоню Козинцеву — он в это время с успехом работал и в театре —  и приезжаю к нему. День еще теплый — балкон открыт. Точнее, это не балкон, а дверь с решеткой внизу. Полки книг до потолка, вся обстановка, теперь мне столь знакомая (17 февраля 1957 г.).

Прелестный пес, длинный, коротконогий, мохнатый, серо-белого цвета. Он работал в цирке, и у него во рту разорвалась петарда прежде, чем он успел положить ее, куда следует. С тех пор отказался пес работать на арене, и Козинцев купил его. Дома показывал пес фокусы с охотой. Открывал двери и, выходя, закрывал их за собой. Ложился в чемодан и закрывал себя крышкой. Козинцев, печально-доброжелательный, стройный, как и в нынешнее время, но необыкновенно моложавый, совсем юноша. Ему пьеса очень понравилась, отчего я повеселел (18 февраля 1957 г.).

Шварц Е. Из дневников // Ваш Григорий Козинцев. Воспоминания. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1996.