«Я много думал о форме будущей картины, о стилистике фильма. Это была сложная проблема для человека моего возраста... До фильма „Живые и мертвые“ я не снимал четыре года. И эти четыре года были тяжелейшим периодом в моей жизни, ибо та сложная мозговая работа, которая шла внутри меня, не сравнима ни с какой другой, самой трудной работой. Я переживал период увлеченности фильмами А. Тарковского, А. Алова и В. Наумова,
А. Вайды. И я прошел период отчаяния, потому что чувствовал, что не могу делать картины так, как это делают они. Потому что я к этому не приучен. Мне казалось, что никогда больше не буду ставить картины, ибо не смогу овладеть так называемым «новым языком кино...
Но вот появился новый роман Константина Симонова, моего друга и моего товарища по работе. Произведения Симонова легли в основу трех моих картин. И мне вдруг стало необходимо поставить четвертую. Мне сразу как-то стали безразличны все мои сомнения: могу ли я или не могу говорить на новом киноязыке. Мне сделалось просто физически необходимо поставить эту картину. Казалось, что если я не поставлю ее, то это будет какая-то измена по отношению к моей совести.
И вот однажды в разговоре с Симоновым я обмолвился, что боюсь показаться старомодным, потому что сегодня действует так называемый новый язык кинематографа. Он мне ответил только одной фразой, но она, как ни странно, сняла мои последние сомнения. „Если ты будешь честным, — сказал он, — ты никогда не будешь старомодным“».
Александр Столпер написал так двадцать два года тому назад, вскоре после выхода в свет его фильма «Живые и мертвые».
Даже тот, кто не знал лично Александра Борисовича, слышит в этих словах голос человека редкостной душевной и творческой порядочности, какой-то особой, глубокой и мужественной искренности.
Столпера хочется назвать солдатом нашего кино (а сколько в нем было генералов!..). И не только потому, что его картины — от «Парня из нашего города» до «Живых и мертвых» — о тех, кто императивом всей своей жизни сделал присягу, о людях «военной косточки». По судьбе абсолютно штатский, не прошедший войны, он всем строем своей личности был как бы предназначен для того, чтобы быть не «баталистом», а художником, призванным сказать о войне изнутри. Сказать о том, как она, война, в своей ежеминутной близости со смертью обнаруживает истинный масштаб и глубинную суть человека. В его фильмах война — это обстоятельство наивысшей правды, наивысшей проверки всех ценностей, жестко отделяющей истинное от ложного. Для Столпера война — особое время. Время, когда невозможно казаться, а можно только быть. Быть — в высшем напряжении всех физических и нравственных сил, в поглощающей причастности к тому общему, где ты, как никогда, будучи самим собой, с твоей единственной жизнью, должен стать частицей чего-то огромного, всеобщего, всевластного.
Самые дорогие Столперу герои — Серпилин (А. Папанов), Синцов (К. Лавров), танкист Иванов (О. Ефремов), молоденькая докторша Таня (Л. Крылова) — это люди, в которых война властно настроила личность. Случайное отпало — осталась основа характера, самая его суть. Каждая минута может стать для них последней, но они живут и действуют, думая о будущем, о том, что впереди у них целая война. И надо не выжить, а жить ради победы. Для них погибнуть — прежде всего значит не выполнить этого долга.
Фильм Столпера «Живые и мертвые» вышел в ту пору, когда «окопной правде» (был такой осуждающий термин) начинали явственно предпочитать красивые схемы генштабовских карт. Окопом брезговали, его теснили, так сказать, глобально-вертолетные панорамы линии фронта, грандиозные лавины танковых атак, четкие ритуалы военных советов. Человек в обмотках и с винтовкой должен был сделать свое скромное дело и знать свое скромное место. И крупный план доставался ему, человеку в обмотках, как правило, ради жанровой красочки... Для Столпера же существует великое равенство между всеми, кто занят войной. В его режиссерском сознании просто нет разделения героев на центральных и эпизодических. Ведь в равной степени не обойтись на войне и без истинного, от бога, военачальника Серпилина, и без любого из тех солдат, которых он выводит из окружения, чтобы не только спасти от гибели, но и поставить в регулярный строй.
Серпилин оказывается на первом плане фильма потому, что в нем с наибольшей силой концентрируется то самое понимание, что впереди еще целая война. А данная ему высокая власть — это прежде всего долг перед людьми, которые ему доверены.
За ним, Серпилиным, стоят лучшие годы, отнятые тюрьмой, лагерем, — он из той блистательной когорты военачальников, которых спасла от уничтожения и вернула призвание война.
В нем нет ни обиды, ни стремления к реваншу, но, конечно же,
у него сквозит чувство досады от преступной бессмыслицы происшедшего. Но главное в Серпилине, каким он стал у Анатолия Папанова, — это ненадломленная уверенность в собственных силах, высочайший профессионализм, готовящий минуты подвига. Серпилин готовит этот подвиг в каждом из своих солдат, подводит к нему не как к аффекту, а как к чему-то единственно нужному и естественно осмысленному. ‹…›
Фильм Александра Столпера «Живые и мертвые» ненавидит войну, ее ужас, грязь, хаос, ее злобную, антиприродную, античеловеческую суть. Но война для него — наша, справедливая — это прежде всего преодоление хаоса и страха, прежде всего сознательный, ответственный при всей своей неимоверной тяжести труд, где потребен умный расчет, терпение, воинское мастерство — все то, что воплощено в Серпилине.
Говорит Алексей Герман: «Я очень ценю Столпера, особенно его „Живых и мертвых“, считаю ее одной из лучших советских картин, если вообще не лучшей по своему масштабу, по духу, по народности». Столпер и Герман по возрасту как отец и сын (в этом году Александру Борисовичу исполнилось бы восемьдесят), оба не воевали, и оба — старший в «Живых и мертвых», младший в «Проверке на дорогах» и в «Двадцати днях без войны» — сказали о Великой Отечественной едва ли не самое честное, глубокое, общезначимое.
Шитова В. «Живые и мертвые» // Советский экран. 1987. № 24.