Домой в Россию, на Восток едут демобилизованные красноармейцы. Идет состав из товарных вагонов. На вагонах — надписи, лозунги, в железные проймы вдеты пучки травы и цветы. В каждом вагоне играет своя музыка — аккордеон, баян, мандолина, гитара или балалайка — или поют хором русские песни отвоевавшиеся солдаты. Поезд движется: протяжно свистит паровоз.

Там, куда бежит паровоз, быстро дыша в трубу, видна уже ровная даль родины, обширная, как небо.

Двери вагонов открыты (раскачены); свесив ноги наружу, бывшие солдаты сидят на полу вагона и смотрят в бегущие мимо их взора картины родины внимательными, серьезными, страстными глазами.

Сидят таким же образом двое: Федор и Филипп. Они смотрят в движущееся пространство перед собой — и в этом пространстве видны обгорелые и уцелевшие ели, погорелые и новостроящиеся селения, срубы новых колодцев, женщины с детьми на руках, пахари, пашущие землю, самолет По-2, летящий поверх изб, плотники, сидящие на стропилах и работающие топорами, одинокий ребенок, машущий ручкой поездам: вся родина, давно не виденная и теперь проникающая через взор бывшего солдата в его сердце.

Из глубины вагона появляется позади Федора и Филиппа их товарищ, Георгий; он с вещевой сумкой, полностью одетый; он снаряжен, как следует в дорогу; он жадно осматривает местность из бегущего вагона.

Федор (обращается к нему). Доехал?

Георгий. Да будто бы! Будто бы тут я родился и жил.

Федор. Что ж ты, родины своей не узнаешь?

Георгий. Пойди узнай ее, когда ее жгли да топтали, а я седьмой год в отлучке.

Вдалеке, на взгорье, стоит березовая роща, на склоне взгорья стоит одна изба; она раскрыта и покосилась, а возле нее виднеются четыре или пять уцелевших от пожарища печных очагов.

Георгий (наблюдая из вагона). Воина!

Федор. Что там?

Георгий. Да я вон там жить родился. Там мать моя — небось жива еще от тоски по мне.

Федор. Прыгай!

Георгий (сомневаясь). Иль не тут — дальше, что ль, наши выселки были?

Федор. Да что ты за беспамятный!

Георгий. Сейчас припомню... Это от радости, как от страха, у меня сердце оробело... Тут!

Федор. Я бы не стерпел — я бы прыгнул!

Георгий прыгает из идущего вагона на землю.

Он стоит на земле, оробевший и счастливый. Мимо него движутся вагоны — с музыкой и песней, и десятки рук машут Георгию на прощание.

‹…›

Светлый день. Перрон вокзала. На перроне и на привокзальной площади много людей — женщин, детей и подростков. Женщины одеты в свои лучшие платья; некоторые из них держат детей на руках, у других букеты цветов. Это матери, жены, сестры и дети, встречающие демобилизованных красноармейцев. Торжественная обстановка.

Тишина. Далекий протяжный гудок паровоза. Оркестр играет марш победы.

Среди встречающих стоит Арфа, жена Федора, с букетом цветов. Она счастлива, лицо ее выражает еле сдерживаемую радость — и она, не умея сдержать энергию своего сердца, то возьмет себе на руки ребенка от соседней матери, поцелует его и возвратит матери, то закружится на месте, то обнимет, сожмет сама себя руками, как будто уже чувствуя себя вдвоем, вместо одной, то воскликнет что-то в чистое пространство. Нарастает шум движущегося поезда — появляются паровоз и вагоны воинского эшелона, того, в котором ехал и Федор.

Эшелон остановился. Из вагона выходят демобилизованные красноармейцы.

Встречающие люди обнимают прибывших воинов; они целуют их в уста, в лоб, в ордена и медали на груди.

Одна старая мать ощупывает своего сына: все ли цело его тело. Она тщательно опробывает его плечи, рассматривает склоненную к ней голову и считает пальцы на руках сына; она делает то же, что делают матери, когда к ним приносят впервые новорожденных детей.

Поредел народ на вокзале, встречавший своих воинов. Каждая мать и жена спешит увести сына или мужа к домашнему очагу. Лишь Арфа стоит одиноко.

Мимо Арфы проходит Филипп: он идет со своей счастливой матерью, встретившей его.

И вот Арфа спешит с цветами в руках мимо опустевших вагонов; она даже два раза поднимается по стремянкам и засматривает внутрь пустых вагонов — не остался ли там ее муж.

Пустой поезд с раскаченными настежь дверями товарных вагонов. Пустой вокзал. Одна Арфа стоит с цветами в руках.

‹…›

Перрон вокзала. На перроне малолюдно; лишь несколько людей проходят по своим делам. И только одна Арфа медленно гуляет по перрону в ожидании поезда. Букет цветов в ее руках завернут для сохранности в бумагу.

Против перрона появляется и проходит поезд, на котором ехал в последний раз Федор.

Перед лицом Арфы медленно проходит платформа. На платформе — немецкий танк и вещевой мешок Федора, и платформа проходит мимо, не остановившись. Поет сирена удаляющегося паровоза.

Железнодорожная даль: прямой главный путь, хвостовой вагон уходящего, проваливающегося в сумрак поезда.

Тот же перрон вокзала. Две одинокие ноги Арфы в туфлях, нижний край дешевого плаща.

Сор подлетает к этим ногам.

Швабра, метущая этот сор прямо на неподвижные, спокойные ноги.

Ноги неуверенно отступают.

Почтовый ящик на стене вокзала: фасадом к зрителю.

Со стороны зрителя — спиною к нему — к почтовому ящику подходит женщина: Арфа.

Рука женщины гладит почтовый ящик.

Две ноги ее.

Сор опять подбегает к этим ногам, и швабра останавливается невдалеке от ног.

Ноги женщины и швабра около них. За шваброй — сапоги уборщика. Несколько крупных капель слез падают в сухую мякоть пыли около швабры.

Мужской старый голос уборщика:

— Не сорите, гражданка!

Молодой женский голос (Арфа):

— Я не сорю.

Уборщик. Плачешь, что ль? Ну, плачь: мочить можно!

Одна женская нога быстро откидывает от себя сор и разметает его. Швабра отступает.

Летний вечер. Прямая улица с домами, окрашенными в светлые тона. По белым стенам домов медленно шевелятся тени древесных листьев. (Следует попытаться дать ослепительную прозрачность летнего вечера, время накануне ночи, пустоту воздуха, всеобщую световую паузу). Посреди улицы, по дороге, удаляется одинокая фигура Арфы с букетом цветов.

...По железнодорожному пути идет пешком домой Федор. В одной его руке палка с привязанным к ней букетом полевых цветов. ‹…›

Платонов А. Сценарии. Произведения для кино. Мюнхен: Im Werden Verlag, 2007.