Глубина «азийского» континента. С высокой точки дается общий ландшафт древней (Петровские времена) России: реки, одетые в уют лесов, редкие степные земледельческие прогалины с деревушками. Реки текут, деревья шевелятся от ветра, вся девственность природы живым лицом открыта небу. Аппарат берет с нескольких точек всю заунывность, широту и влекущую мощь русской природы. Человека нигде не видно: только две-три дальние деревушки. Постепенно ландшафт уточняется и берется в более близкий план. Видны пустые дороги: очень широко расставленные колеи (раньше телеги были шире, чем теперь), две-три дорожные часовенки при дороге, колодезный сруб и над ним натянутая ветром ветла.
Весь этот эпизод дается в медленном, равномерном ритме ветра, текущих рек, пространств и безлюдия. В последние кадры эпизода берется дорога; она делается все более разъезженной и растоптанной, в нее впадает еще несколько дорог. Большая песчаная дорога идет в гору. По сторонам сосновый лес. В долгую тишину природы начинает вмешиваться посторонний, чередующийся звук. Сначала он дастся еле заметным вздрагиванием листвы на ближних к плану деревьях и слабым затуханием экрана; затем (аппарат все время движется по дороге) звук становится резче: деревья подрагивают сильнее и мгновенное затухание экрана дается чаще.
Громадный человек в старорусской свитке подрубает строевое дерево. Он спрохвала, но равномерно и надежно бьет топором дерево в глубь его тела. Дерево медленно клонится, человек глядит вверх и отходит в сторону. Дерево начинает падать, но с остановками (то есть иногда приостанавливается на миг, как бы томясь и раздумывая), затем сразу рушится: в экране тьма; тьма проясняется — дерево лежит погубленным, человек с топором подрубает уже другое дерево.
Высокая точка съемки. Дорога спускается в долину реки; поворот дороги: сразу открывается устье реки Воронеж, впадающей в Дон (не обязательно требуется снимать именно реку Воронеж).
Площадь вырубленных лесов. Работы по постройке шлюза: двести-триста подневольных рабочих заняты плотничными и земляными работами и откачкой воды из котлованов, деревянными громоздкими насосами, прочими древними водоподъемниками и просто вывозкой воды бочками. Земляные работы ведутся сквозными карьерами, каруселями, [(я дам потом схемы). Показать детали искусной плотничной работы. Важно подчеркнуть общую хорошую организацию работ, умелость рабочих, хотя машин почти нет. Самый показ работ должен разубедить всех, кто думает, что раньше работать не умели.] Именно: земляные работы ведутся [сквозным карьером] так, земля передается из рук в руки в корзинах, а рабочие, передающие землю, стоят на месте; затем пустые корзины возвращаются в котлован. По существу, это конвейерный способ,
[— тот самый, которому удивились теперь американские инженеры-консультанты на Днепрострое, но] изобретенный в России лет 300–400 назад. Затем, снять прочность деревянных сооружений, искусство тогдашних плотников, умевших строить с безупречной надежностью. [Потребуется еще заснять две-три остроумных водоподъемных машины тогдашних времен. Все это очень важно, полезно и, вероятно, получится достаточно эффектно. Следует только здесь давать вещи, работы и людей в деталях, в близких планах и в процессах.] (Приспособить для съемок можно «аналогичную» современную постройку.) Вдали — на Дону — мачты кораблей.
Негоциант (купец) идет по краю площади работ. Он имеет [полу]морской вид.
Деревянный дом полубарачного типа. Кухонные мужики варят обед рабочим артелям в железных и даже деревянных кадках. (Под деревянными кадками тоже огонь). Негоциант входит в дом.
Инженер Вилльям Перри пишет письмо на большом плоском столе (вроде нынешних чертежных). Вилльяму Перри лет сорок пять, англичанин. Замкнутое, сухое лицо. Два русских десятника молча стоят против него. Негоциант тоже подходит к столу и молча ожидает. Вилльям Перри замечает негоцианта.
Дается в экран часть письма В. Перри: [(желательно славянской вязью):] «Сколь разумны чудеса натуры, дорогой брат мой Бертран. Сколь обильна сокровенность пространств, то непостижимо самому могучему разумению и нечувственно самому благородному сердцу!»
Негоциант говорит В. Перри. Перри соглашается с ним и продолжает писать.
«Купцы, отправляющиеся в Азов, Кафу и Константинополь, уже починили свои корабли и готовятся к отлучке, а то Танаид может усохнуть и не поднимет грузных кораблей».
Входит третий десятник и озабоченно что-то докладывает Перри. Инженер дает ему из-под стола модель части шлюза (тогда работали не по чертежам, а по моделям-образцам). Десятник понимающе изучает модель. Перри перечитывает свое письмо.
«На ycтье реки Воронеж построен мною двухкамерный шлюз с перемычкой... А сурьезность моей мысли в том, что я хочу тебя, любимый мой Бертран, позвать в Россию. Здесь весьма к инженерам щедры и благосклонны, а царь Петр большой затейщик на инженерные дела. Царь желает создать сплошной водный тракт меж Балтикой и Черным и Каспийским морем, дабы превозмочь обширные пространства континента в Индию, в средиземные царства и в Европу».
Общий ландшафт. Съемка с высокой точки — работ и природы. Вдали уходят мачты кораблей. В. Перри стоит у двери дома и смотрит в цветущий летний туман далекого пространства.
Туман синеет, на траве холодеет роса: идет время, наступает вечер. На небо выходит с востока одна звезда. Звезда движется по еще пустому небу.
Вильям Перри сидит один в своем жилом бревенчатом помещении. Горит лампа на чертежном столе. Перри считает ассигнации, затем медленно укладывает их в малый чемоданчик и замыкает его на два внутренних замка, а потом нервными руками вновь открывает, перекладывает ассигнации, прижимает их пальцами и быстро хлопает крышкой чемодана, словно боясь, что ассигнации исчезнут из чемоданчика.
Весь этот последний эпизод следует дать достаточно близким планом, чтобы видны были ассигнации на столе.
II.
Комната среднего достатка в Старой Англии. Старик-англичанин сидит в кресле и курит. Пепел его трубки горкой лежит на подлокотнике кресла, и все прибавляется. Входит сын — инженер Бертран Перри, тридцатипятилетний человек с проседью. Он одет в дальнюю дорогу. У него несколько растроганное, напряженное лицо. Отец осторожно кладет трубку рядом с горкой пепла и встает навстречу сыну, готовый к разлуке.
— Берт! Сколько мне табаку сжечь придется, пока я увижу тебя.
— Много, отец, много.
Становятся вплотную друг к другу и обнимаются ослабевшими от волнения руками. Показываются руки Бертрана на спине отца и руки отца на спине сына. Расстаются: отец стоит спиной, Бертран, пригибаясь, уходит в дверь, не обернувшись.
Трубка лежит на подлокотнике кресла. Медленный, тихий дым поднимается над трубкой.
Ранний вечер. Порт в Ньюкастле. Склады, краны, прочее оборудование порта. Последние люди из тех, кто провожал последний корабль, — уходят с причальной пристани. Первая звезда восходит над морем на еще пустом небе. Звезда тихо движется. Эпизод со звездой несколько напоминает тот же эпизод над степными равнинами России.
Мачты одинокого, уже далекого корабля продолжают уменьшаться над горизонтом.
На пристани две фигуры, смотрящие в море, вослед кораблю, — отец Бертрана и девушка рядом с ним. Хотя они оба стоят спиною к зрителям, но трубка отца Бертрана видна над его плечом и видно, главным образом, как старик раскурил табак докрасна: до того, что из трубки вылетают искры.
Девушка — невеста уехавшего Бертрана — Мери оборачивается. Мачты корабля, еще только что видневшегося на горизонте, скрылись окончательно. Позади девушки — пустое безнадежное море. Шквальный ветер начинает трепать одежду девушки. Черту морского горизонта начинает стушевывать ночь.
Ночь. Борт корабля. Бертран глядит на родину— на порт и Ньюкастль. В сплошном черном мраке, заполнившем море и сушу, — виден оазис огней Ньюкастля. Этот оазис как бы подвешен в небе, — кажется, что он выше горизонта и должен упасть. Необходимо дать это чувство одиночества, изоляции и невесомости покинутого оазиса человеческой культуры.
Ночь сгущается. От Бертрана остается лишь одна неясная фигура, а затем силуэт. Одновременно все вещи и устройства на борту теряют видимость, лишь резче выступают огни редких керосиновых корабельных фонарей. Эта группа фонарей начинает удаляться от зрителя: вот виден лишь силуэт корабля и десять огней на нем; затем осталось только семь огней, а корабля совсем не видно; наконец, видны лишь две светящиеся точки — и они ослабевают: удаляются.
1929 г.
Платонов А. Епифанские шлюзы // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 7. М.: ИМЛИ РАН, 2011.