Алексей Попов ставит кинокомедию по написанному им самим вместе с М. Каростиным сценарию. Это и есть знаменитый фильм «Два друга, модель и подруга».
«Мне хотелось решить такую задачу — найти какие-то национальные, родные, смешные характеры из нашей советской действительности и развернуть эти характеры на родной природе ‹…› создать на отечественной почве некий вариант „Нашего гостеприимства“ (с Бестером Китоном в главной роли). И так же, как там трогательно смешна первая американская железная дорога, так и здесь — пароходишки, шлепающие по мелководным рекам со скоростью три километра в час». ‹…›
Но пародийным ходом с чуть слышным призвуком иронии Попов шел к серьезному и задушевному разговору с экрана, открывал для кино и новый ландшафт, и новый тон, и новые проблемы.
Действие развертывалось в глухом медвежьем углу, в лесном северорусском захолустье. Сам по происхождению провинциал, Попов сердечно любил, великолепно знал и чувствовал маленькие русские города, их трогательно смешных, забавных и добрых обитателей. И был поэтом родной природы.
А кинематографу в ту пору милее всего была столица, трамваи, автомобили, уличная толпа, небоскреб «Моссельпрома» у Арбатской площади — словом, «урбанизм». Попов захотел доказать, что есть у экрана иная прелесть и выразительность: солнечного леса, теней-отражений на водной глади тихого пруда, сосен у опушки, колеблющихся под легким ветерком. «Помню, меня очень радовал и увлекал такой кадр, — вспоминал постановщик. — Я брал цветущий луг, весь смеющийся глазами ромашек, и по этому цветущему лугу вдруг совершенно неожиданно начинает ползти пароходик. Видны его каюты, труба, мачта, а корпус утопает в реке — она тоже не видна, и такое впечатление, что по лугу пешком идет пароход и, посмеиваясь над ним, его обгоняют мчащиеся верхом всадники. Для натурных съемок мы выбирали красивые, задумчивые речушки, поля и перелески». ‹…›
В отличие от спектакля, который оставляет потомкам только легенду о себе, кинофильм позволяет проверить хвалу, молву и оценки современников и по прошествии полувека. В наши дни комедию «Два друга, модель и подруга» не раз показывали по телевидению. Лента излучает талант и тепло. ‹…›
«Два друга, модель и подруга» явилась и одной из ранних лент советского киноэкспорта, была продана в несколько стран. С любопытством смотрели фильм, названный там «Три друга и одно изобретение», в Америке. Писали: «Сделано в манере русского юмориста Гоголя», «Тема серьезна, несмотря на то, что одновременно возникает искренний смех и теплая симпатия к персонажам».
‹…› «одним из основоположников советской кинокомедии», как станут писать в дальнейшем, он [Попов] себя никак уж не считал. Но вторую комедийную картину задумал, снова сам написал сценарий на полюбившуюся тему «конец русской провинции». Снова интригу двигала борьба, сталкивались «технический прогресс» и — с другой стороны — тьма, рутина, предрассудки. Дело было в том, что в маленьком городе под условным названием Отшиб впервые пускали автобус, и этому отчаянно сопротивлялся король местных пыльных дорог извозчик-лихач. Из-за соперничества передового Ванечки, шофера автобуса, и отсталого частника Мити Пылаева происходило множество самых разнообразных происшествий и неприятностей, а среди них и крупная. Фильм так и назывался «Крупная неприятность» («Золотая колесница»). Выпустив весной 1929 года спектакль «Заговор чувств» Ю. Олеши, Попов без промедлений возвращается на «Совкино» и начинает съемки, пригласив в сорежиссеры М. Каростина, своего соавтора по сценарию «Два друга, модель и подруга».
Попов теперь чувствовал себя у камеры «опытным кинематографистом», свободно и раскованно; сняли комедию быстро, весело, она вышла в прокат летом 1930 года и... не имела ни зрительского успеха, ни серьезной прессы.
Между тем «Крупная неприятность» — фильм талантливый, своеобразный, по целому ряду художественных качеств он выше счастливого первенца Алексея Попова. Были, однако, и объективные причины для малого резонанса, или, точнее сказать, непризнания.
Сам постановщик увидел их в слабой драматургии, в растянутости экспозиции, в чрезмерном количестве действующих лиц, среди которых терялся зритель. К этому можно прибавить, что, в отличие от первой комедии, гармоничной, простой и ясной, «Крупная неприятность» была фильмом эксперимента и несла в себе многие свойства и слабости (они же — достоинства) последних картин немого кино, их сложной, переходной формы. ‹…›
Все ‹…› было свежо, обаятельно, пронизано юмором, отлично снято. Режиссер увлекался игрой теней, контуров, замечательно чистых на экране, экспериментировал с замедленной и ускоренной съемкой. Кинематографическая ткань картины богата, даже, пожалуй, слишком. Пронизан юмором, кажется, и сам воздух «Крупной неприятности»: и две эти церкви, глядящиеся друг в друга, деревянные улочки, тихий пруд с утками поблизости от главной площади. Комедию начали снимать в Калуге, продолжили в Угличе, закончили в южном Новочеркасске, а получилось единое и обаятельное пространство кадров.
Но всего было действительно слишком много, и не хватало при этом отбора, цельности, завершенности. «Крупная неприятность», одна из последних немых кинокомедий, попала в число так называемых «забытых лент», предварительно утратив, как это часто случалось при халатном хранении копий, две части, в том числе и эпизоды с участием А. Д. Попова.
Существенно для историков — как кино, так и театра — столь наглядное в комедии «Крупная неприятность» влияние режиссуры С. М. Эйзенштейна. Историки кино, исследователи эйзенштейновского наследия непременно должны включить этот фильм в ближайшее окружение «Старого и нового».
Зоркая Н. На скрещении путей кино и театра // Искусство кино. 1983. № 5.