Я родился 27 октября или 15 октября по старому стилю в Саратове. Дед мой по матери Александр Петрович Гусев был иконописцем. Дед и отец умерли, когда мне не было и года. Сам-то, по рассказам матери, я чудом остался жив, едва не погибнув от детской эпидемии, лишь мать спасла меня, сделав мне искусственное дыхание, и это, по ее словам, было настоящим чудом. ‹…›
Как оказалось впоследствии, ее до самой смерти мучила некая «вина» передо мной, которую она видела в том, что отпустила меня в мои 14 лет из дома на «самостоятельное житье». ‹…› Летом я много работал и зарабатывал деньги, а зимой на эти деньги учился. Сначала это было педагогическое училище, и учеба в нем мне давалась очень легко. Для многих показательные педагогические уроки были чистым наказанием, многие из нас робели, тушевались, входя в класс, и видя перед собой двадцать пять любопытных глаз. Замирали и стояли столбом весь урок. У меня было все наоборот, Показательные уроки, педагогическая практика — были любимым занятием. Я шел в младшие классы церковно-приходской школы как на спектакль, где мне предстояло играть главную роль. И мальчишки были моими партнерами, соучастниками в моих действиях! Они принимали мои правила игры! За показательные практические занятия я получал пятерку с плюсом, мои преподаватели считали, что во мне живет будущий большой учитель. На пробных уроках я входил в класс, расхаживал между партами и вел себя так раскованно, как будто этим всю жизнь и занимался. А сам-то понимал, что я лишь по-актерски показывал, как должен был бы вести себя учитель в классе. ‹…›
В один из дней рождения матери, помню, я в качестве подарка ей на заработанные мною деньги купил билеты в Саратовский театр, и мы с ней впервые смотрели «Коварство и любовь» Шиллера. Пьеса «захватила» меня, и я решил поступить работать в театр. Меня с детства тянуло в театр! Сначала был статистом, одновременно работая и учась в саратовской консерватории по классу скрипки, а через год поступил в драматическую студию при театре. Кем я только не перепробовал себя возле саратовской сцены! Был и осветителем, и гримером, и суфлером. Но однажды произошел тот самый классический театральный случай. Ставили гоголевского «Ревизора». Заболел исполнитель роли Хлестакова. Спектакль срывался! Я и предложил свои услуги в качестве исполнителя этой роли, ведь я знал ее наизусть! Узнав это, решили попробовать в этой роли меня. Все получилось! Овации были оглушительные! Меня тут же включили в состав труппы. Так в 1916 году я стал профессиональным актером. Но мог ли я тогда предположить, что когда-нибудь стану еще и режиссером кино и сценаристом и даже напишу киносценарий по этому самому гоголевскому «Ревизору»! После революции я играл в «прифронтовом» саратовском театре, и считалось, что я служу в Красной армии. А в 21-м, когда я демобилизовался, я переехал в Москву, где меня приняли по экзамену у Корша в театр-студию имени Горького. Он, кстати, летом 20-го года гастролировал в Саратове и был мне знаком.. Потом Мейерхольд тоже принял меня в свой театр и дал роль красноармейца в спектакле «Земля дыбом». Но именно в это время меня все более захватывала мысль постичь, что есть кинематограф.