Тепло вспоминаю ‹…› моего учителя С. А. Мартинсона, уроки которого (танцы) я так любил в школе (школа юниоров, организованная А. Л. Грипичем при Театре Революции в 1924 году. — Примеч. ред.). Влияние на меня С. А. Мартинсона заключалось еще и в том, что его авторитет служил мне моральной поддержкой в моем утверждении в том амплуа, к которому я обнаружил органическую склонность с первого курса школы.

На драматической сцене амплуа эксцентрика получило права гражданства после революции, когда прежняя классификация человеческого материала потеряла свой социальный смысл.

Эксцентрик — амплуа, драматургией не предусмотренное, не потому, что оно новое, а потому, что оно не может и не должно быть ею предусмотрено.

Попытки писать так называемые «эксцентрические роли» сводятся обычно к тому, что автор, желая ввести в скучную пьесу развлекательный элемент, пришивает к ней белыми нитками роль комика-чудака. А так как всё, что явно «ни к селу, ни к городу», у нас принято прикрывать словом «эксцентризм», то авторы в свое оправдание каждый такой непонятный персонаж называют эксцентриком. В советском театре амплуа не служит рамкой, суживающей актерский диапазон.

Два эксцентрика по своим индивидуальным признакам всегда не похожи друг на друга и являются представителями разных амплуа (применительно к старому театру), причем каждый эксцентрик используется не столько по прямому своему амплуа, сколько по контрасту с таковым.

Всякая попытка со стороны авторов создать для эксцентриков стандартную драматургическую маску — такая же нелепость, как сшить один дежурный фрак для всех солистов консерватории. Если определять искусство как мышление образами, то эксцентрик — актер, мыслящий: несколько необычными образами и обладающий необычным подходом к вскрытию образа.

Эксцентрик драмы, вопреки всеобщему заблуждению, вовсе не исполнитель «эксцентрических трюков» и далеко не обязательно комик. Наоборот, основное дело эксцентрика в театре — выполнять функции драматического и трагедийного порядка. Он не обязан смешить и выкидывать буффонные фортели.

Индивидуальность эксцентрика сказывается гораздо интереснее в области создания образов психологических и философских и приемов, не выходящих из скромных рамок реализма. Я говорю не о тупом натурализме, а о том осмысленном реализме, который в устах классического его представителя Гюи де Мопассана находит следующую формулу:

«Произведение искусства тогда совершенно, когда, возвышаясь до символа действительности, реалистически ее воспроизводит».

Практически приблизиться к осуществлению этого принципа мне удалось всего один раз под руководством режиссера В. Ф. Федорова. Это был маленький эпизод с тремя словами, который еще к тому же не вошел в окончательную конструкцию спектакля (пьеса «Партбилет»), но который представляется мне максимально отточенным и соответствующим замыслу моей работы. Мечтаю сыграть в этом же приеме большую центральную роль.

Эксцентрик в драматическом театре — трудное и скользкое амплуа. В силу своих органических особенностей (хотя бы только внутренних) и соответствующих приемов игры он всегда невольно выпирает из ансамбля, даже при условии предельно скромного исполнения. Это усиливает качественные к нему требования.

Каждому известно, как все шишки валятся на голову того актера, который выделяется в спектакле плохой игрой. Всякое «непопадание в точку» означает провал. А какой даже виртуоз не может сфальшивить?

Выход эксцентрика на сцену есть выход с ружьем на тигра: промахнуться — значит быть растерзанным.

Но так как критика театрального мастерства страдает недостатком аппетита и острых зубов, то роль терзателя предоставляется собственной больной совести актера.

Я лично почти никогда не бываю доволен своей продукцией, и самотерзание является недугом, на который я пожизненно обречен.

Из сказанного выше вовсе не следует, что эксцентрик непременно биологический урод в жизни и психопат в творчестве.

Если обратиться за примером к лучшим представителям этого амплуа — Мартинсону и Глизер, то это крепкие, красивые люди. Любой Ромео и любая Кармен позавидуют таким данным.

Милляр Г. О театре и о себе // Московский Театр Революции: 1922–1932 / под. ред. Я. О. Боярского, И. С. Зубцова, А. Д. Попова, Я. З. Черняка, А. И. Щагина. М.: Изд-во Мособлисполкома, 1933.