Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Как я стал режиссером
Барнет о первых годах в кино

Сдавая весенние экзамены по окончании шестого класса реального училища, я с ужасом думал о предстоящей учебе в седьмом.

На архитектурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества, куда я намеревался поступить по окончании средней школы, был довольно строгий экзамен по рисунку. Это значило: целый год еще учиться в седьмом классе (а вдруг два?!) и минимум год еще потратить на частные занятия по рисунку. Перспектива страшная… Как быть?! Впрочем, я довольно быстро нашел выход из положения. Все лето я с утра и до ночи рисовал и писал этюды, одновременно готовясь сдать экстерном за седьмой класс, а осенью выдержал экзамены в Училище живописи, ваяния и зодчества, но… на живописное отделение.

В 1920 году я простился с живописью и ушел добровольцем в ряды Красной Армии. В Москве я оставил друзей, больного отца, ужасающе пустой суп из воблы в столовой Училища и бесконечные пешие походы по Москве в поисках заработка (заставки и виньетки для журналов, шрифты, ретуширование фотографий и т. п.). Оставил я и нечто более дорогое — то, чем была полна моя жизнь в эти дни, — Первую студию Московского Художественного академического театра, куда привели меня однажды поиски заработка и где я стал работать реквизитором, бутафором и рабочим сцены. Эта деятельность очень усложняла мои занятия в Училище живописи и давала мизерный заработок. Но ради Первой студии я готов был бросить все остальное. Тогда в этом изумительном театре были Е. Вахтангов, М. Чехов, Н. Колин, С. Бирман, С. Гиацинтова, И. Лазарев, В. Смышляев, Б. Сушкевич, А. Гейрот и другие. Тогда там был Константин Сергеевич Станиславский, был Л. Сулержицкий.

Ради того чтобы присутствовать на репетициях и не пропустить ни одного спектакля, я незаметно для себя стал совсем «незаметным», но абсолютно необходимым закулисным мальчиком. В течение полутора лет я с наслаждением изображал сверчка и чайник в спектакле «Сверчок на печи», водил мокрым пальцем по краю хрустального бокала, имитируя пароходные гудки в «Гибели Надежды», подражал

ветру, вертел ребристые барабаны, накрытые холстом, клеил, красил, чинил бутафорию и прочее. Я влюбился тогда в этот театр и эта моя любовь никогда не пройдет. Пожалуй, это был самый радостный период моей жизни. Сейчас я вспоминаю его с большей любовью, чем даже свое детство. В этом театре я впервые понял, как требовательно искусство, какой упорной работы оно требует, чтобы быть простым и правдивым, и какое счастье работать в искусстве.

Итак, я уехал на Юго-Восточный фронт. Переход от Первой студии к трудной работе санитара во время эпидемии дизентерии и брюшного тифа был для меня нетруден. Мне было тогда восемнадцать лет, и это был 1920 год. Не знаю, чем кончилась бы моя военная карьера, если бы ей не суждено было неожиданно оборваться. Летом 1922 года я заболел чем-то вроде холеры. Меня отпустили в Москву на лечение, потом демобилизовали.

Снова возник вопрос: а что же делать дальше?

Почему-то я поступил тогда в Главную военную школу физического образования трудящихся при Главном управлении военных учебных заведений (ГУВУЗ). По окончании школы я был оставлен в качестве преподавателя по боксу. Краски, кисти, холст и подрамники я подарил своему старому товарищу по Училищу живописи и на два года превратился в профессионального боксера.

У большинства боксеров перебиты носы. Мне посчастливилось. Я избежал этой участи. Может быть, это свидетельствует о том, что я был неплохим кулачным бойцом, хотя я уверен, что если бы не новый поворот в моей биографии, рано или поздно нос перебили бы наверняка. У меня было много матчей, но знаменательных в моей жизни было два. Первый — потому, что на нем присутствовали Л. Кулешов, В. Туркин и В. Ильин, и второй — потому, что он был не совсем честным. Мое знакомство с Кулешовым произошло за кулисами ринга. Он искал натурщика на роль ковбоя для картины «Приключения мистера Веста в стране большевиков». Меня вызвали и я предстал перед ним задыхающийся, с огромным синяком под глазом, с вывихнутым пальцем и только что проиграв матч.

Предложение сниматься было для меня полнейшей неожиданностью. Не имея актерской школы, не зная техники, что мог я сделать в кино? Я отказался наотрез. После длительных переговоров меня убедили пойти на приемные испытания в ГИК.

Я ходил туда несколько раз и каждый раз возвращался с полпути домой. Было страшно. Все же однажды я, собравшись с духом, дошел до Неглинного проезда и к своему удивлению выдержал приемные испытания в ГИК.

Вначале работу в ГИКе мне приходилось сочетать с боксом. Все матчи, в которых я участвовал, были настоящими, серьезными и спортивными, без махинаций, присущих цирковым чемпионатам французской борьбы, все кроме… одного. О нем-то мне и хочется рассказать.

В одном из летних садов, где-то на окраине Москвы, в то лето подвизался профессиональный чемпионат французской борьбы со всеми необходимыми атрибутами — с шумной рекламой, с красными и черными масками, с аттракционами вроде деревянного помоста на груди у гиганта борца. По этому помосту проезжала грузовая машина с сидящим в ней духовым оркестром.

Я зашел в этот летний сад в тяжелое для чемпионата время. Сборы катастрофически упали. У зрителей ослаб интерес к борьбе, и администрация, признав во мне боксера, в поисках трюка предложила мне десять миллионов рублей за каждый матч бокса, если я сделаю громогласный публичный «вызов» из зрительного зала всему чемпионату. Я отказался, но назавтра выяснилось, что артель «Фоторетушь», в которой я получал работу, проворовалась и через два дня я… дал согласие на «вызов». Договорились так: если я сделаю вызов, на французском языке в качестве «иностранного» боксера, я буду получать не десять, а пятнадцать миллионов в вечер. Вызов на русском языке автоматически снижал мой гонорар на пять миллионов рублей. Я сделал вызов на… французском языке. На следующий день был аншлаг. Я понял, что продешевил: ведь рано или поздно мне предстоял матч с человеком, выдерживающим на себе трехтонку с оркестром!

На ринг я вышел не без волнения. Маленькая подробность этого матча: администратор умолял нас (меня и чемпиона мира) кончить матч вничью, дабы обеспечить на следующий день еще раз повышенные цены и битковый сбор. За «решительную» схватку нам был обещан двойной гонорар.

Промысловый журнал, куда я делал технические рисунки, к этому времени претерпел участь артели «Фоторетушь», и я снова согласился.

В первом же раунде я вылетел от потрясающего удара за ринг в оркестр. Я понял, что чемпион забыл о данном администратору обещании или решил еще раз укрепить свое чемпионство. Снова вылезая на ринг, я вопросительно глянул в глаза администратору, исполнявшему и судейские обязанности, но не заметил на его лице ни горечи, ни удивления:. Лицо это сияло довольством. Мне стало ясно, что происшедшее только что событие воспринято им не как серьезная угроза завтрашнему «битковому» сбору, а как хорошая подача номера. А в глазах чемпиона я заметил кровожадные огни. Приходилось начать действовать и мне. Тщательно избегая встречных ударов, я методично и последовательно начал самый трудный для себя бой. Отсутствие боксерской техники у чемпиона спасло меня. Матч вынуждены были прекратить по причине кровотечения на губы, носа и рассеченной брови у чемпиона. Следующий наш матч не состоялся.

Не получив у разъяренного администратора ни копейки за последние несколько матчей, я совсем перестал заниматься боксом, так как к этому времени начались съемки «Приключений мистера Веста». К сожалению, это была моя первая и последняя картина с Львом Владимировичем Кулешовым. «Технические» причины моего расхождения с ним (очень рад, что это не нарушило нашей большой взаимной Дружбы) я описывать не буду. Это сложно и длинно. Все это произошло тогда, когда я по ходу съемок висел на тонком шпагате над мостовой одного из переулков в Замоскворечье на высоте восьмиэтажного дома и думал, что сейчас шпагат лопнет и я свалюсь в бездну. Снизу до меня доносились крики Кулешова… Инцидент закончился вызовом пожарной команды, которая меня сняла. Висел я минут 25–30. До сих пор я помню фамилию главного пожарного. «Спасибо, товарищ Сидоркин!». Так в 1924 году я начал (и — как мне казалось тогда — окончил) свою работу в кино. Это был морозный зимний день. Я сидел в ковбойском костюме в бане, отогревался и ждал, когда будет окончена съемка, чтобы уехать домой навсегда.

Моя первая режиссерская работа в кино — «Мисс Менд» в «Межрабпомфильме». Путь к ней был стремителен и в общем легок. Я написал сценарий под названием «Четыре шайки» и отнес его в «Межрабпомфильм» на Масловку. Сценарий понравился, у меня его «приняли», денег не заплатили, но зато и не поставили. Лишь на исходе второго месяца моих ежедневных посещений сценарного отдела, когда В. Туркин, узнав, что я хожу на Масловку пешком, дал мне взаймы, а не «в счет гонорара», 50 копеек на обратную дорогу, я понял, что на авторский гонорар мне рассчитывать не приходится.

Возвращаясь обратно на трамвае, я твердо решил порвать с кино, но, очевидно, «Четыре шайки» все же кому-то действительно понравились. На следующий день мне снова пришлось итти пешком на Масловку, чтобы принять участие в работе над сценарием «Мисс Менд» по одноименному роману М. Шагинян. Когда сценарий был готов, мне предложили работать по картине в качестве ассистента, а через три месяца я был назначен сорежиссером на эту постановку.

С этого времени моя биография уже не имеет таких резких отклонений в сторону, как вначале. Началась серьезная, трудная работа, не всегда приятная и радостная. Не буду делать перечня моим постановкам, удачам и особенно неудачам. Сейчас не хочется о них вспоминать, не хочется огорчать себя, хочется верить в новые удачи.

Барнет Б. Как я стал режиссером. М.: Госкиноиздат, 1946.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera