У нас в кинематографе было разное, но такого гангстеризма не было.
Когда Ромм обратился к Романову, состоялся такой отвратительный разговор, что Ромм вернулся домой с трясущимися руками. Пил нервно нитроглицерин. Стал себя очень плохо чувствовать.
Как потом я узнала, разговор был удивительный. Романов кричал на Ромма, что тот хочет быть монополистом. Что такое в Советском Союзе не пройдет. Что весь хроникальный материал [имеется в виду хроникальный материал фильма «Мир сегодня»], который есть, может у Ромма из его рук брать кто хочет, и всё в этом духе. ‹…›
Несколько дней после разговора с Романовым Ромм ходил совсем больной и грустный. Затем он написал ему письмо. Послание было отчаянным. Черновик у меня сохранился. Но ничего с места не сдвинулось.
Впечатление такое, что Романов с Головней в самом деле хотят погубить Ромма. Не знаю.
Во всяком случае деньги потрачены. Картина должна быть сдана, а как достойно закончить при сложившихся обстоятельствах эту проклятую задумку, неизвестно.
Вчера, когда уже легла, Ромм вошел ко мне и вроде бы спокойно сказал: «У меня картина не получилась, и надо ставить точку… Готовься к худшему…».
‹…› Он всю ночь просидел за письменным столом. То
Боже мой, до чего же у него был угнетенный и грустный вид. Таким я его еще не видела. Они всё равно добьют его. У него уже нет сил сопротивляться. А они, как свора злобных собак, вероятно, почувствовали это.
‹…› Я думаю, что здоровье у Ромма было бы лучше, если бы он чувствовал к себе хорошее отношение. Если бы он знал, что ему не мешают, а помогают работать.
У него масса детских черт. И потребность в поддержке — одна из них.
‹…› Ромм слушал меня
Больше я ничего не могла сделать. Он пошел пить нитроглицерин, а я сидела и тихо плакала. ‹…›
Первого ноября Ромма не стало. Глупо. Жестоко.
Кузьмина Е. «Нелицеприятный дневник». Редакционная врезка № 5 // Ромм М. Как в кино. Устные рассказы. Нижний Новгород: Деком, 2014.