Вадим Абдрашитов: После года обучения у Ромма у нас не осталось ни одной страницы лекций! Мы готовились что-то записывать, но это оказывалось невозможным: мы просто сидели и зачаровано слушали, что рассказывает этот выдающийся человек. В самом начале он обреченно сказал, что режиссуре научить нельзя, что мы научимся сами на своих ошибках. И начал рассказывать об искусстве — от наскальных рисунков до XX века — о Чаплине, Эйзенштейне, о литературе, театре… Это было что-то невероятное по объему, по эрудиции, по изложению… По масштабу мысли.

На лекциях Ромм, как стало ясно потом, разминал материал своего нового фильма, мощно экстраполируя его в завтрашний день. Очень многие вещи он, конечно, угадал. Ромм не закончил картину, ее доделывали Марлен Хуциев, Элем Климов и Герман Лавров. Там очень многое осталось от Ромма, но не все. Во всяком случае, это не совсем то, о чем он снимал. Так вот, Ромм подробно рассказывал нам о будущем фильме. Это и было самым существенным из того, что мы от него услышали. ‹…› После смерти Михаила Ильича в журнале «Искусство кино» было напечатано его предсмертное письмо Сергею Герасимову. Вместе они хотели написать учебник по кинорежиссуре в виде диалога Герасимова и Ромма — двух совершенно разных режиссеров, двух мощных педагогов. И там были очень хорошие слова о «Репортаже…».

Михаил Калик: Надо сказать, что только благодаря Михаилу Ромму я поступил во ВГИК. В 1949 году евреев не принимали в институт. Подавать заявления разрешали всем. К экзаменам меня допустили, и я подумал: как будет, так будет. ‹…›

[На экзамене] Мне дали сюжетную картинку — «Утро стрелецкой казни» Сурикова. Нам вручили два угольника, и я должен был с их помощью делать раскадровку — крупный план, общий план, средний. Ромм попросил: «Расскажите, как бы вы сняли этот эпизод. Сядьте и готовьтесь». Смотрю: темное небо, тучи и птицы. И я начал с панорамы: каркает воронье, потом идут кремлевские стены. Я увидел, что и художник рассказывает так: начинает с приезда стрельца, дальше все планы разные — герой в разных фазах; первый план — он обнимается с женой, потом прощается с миром христианским, встал, кланяется, потом он держит свечку и смотрит куда-то. Я отметил, что он смотрит на Петра, который сидит на лошади. Я показываю глаза, потом отдельно снимаю свечку, которая дрожит у него в руках, затем его подхватывают и ведут. Ромм одобрительно кивает. Потом я узнаю, что меня бы не приняли: мандатная комиссия не пропустила бы. Родители — евреи, папа был выслан и, конечно, не партийный, муж маминой сестры был расстрелян. Ромм сказал только одну фразу: «Калик будет учиться». Члены комиссии, думаю, его боялись, потому что знали, что этого еврея Сталин любит: он часто пересматривал роммовские фильмы про Ленина.

Николай Рашеев: Это был 1964 год — курсы только открылись, мастерских тогда не было. У нас было четыре мастера, и все — будь здоров: Сергей Юткевич, Михаил Ромм, Юлий Райзман, Леонид Трауберг! ‹…›

Михаил Ильич Ромм преподавал «Режиссерский сценарий», занимался с нами мизансценой и раскадровкой литературных произведений. Однажды он спросил: «Знаете, что самое важное для режиссера?». Кто-то сказал — амбиции, кто-то — талант, еще что-то там. Ромм говорит: «Терпение. Если у вас есть решение, и каждый день, работая, вы будете что-то терять, ничего не поделаешь — надо терпеть. И если в результате осталось 20 процентов от решения, если оно было, значит, вы сделали картину». Михаил Ильич был, может быть, самым любимым, потому что с ним всегда был контакт, это был человек без всякой позы.

Абдрашитов В. А что, произошла смена эпох? [Интервью Науменко О. Н.] // Искусство кино. 2007. № 9.

Калик М. Другое ощущение жизни // Искусство кино. 2012. № 11.

Рашеев Н. В жизни всегда есть место фарсу, или я рассчитываю на чудо. [Интервью Н. Мазур] // Киноведческие записки. 2004. № 66.