Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Толкователь снов
О спектакле «Сон в летнюю ночь»

Режиссер большой формы, преуспевший в отличие от многих постановщиков в его возрасте в зрелищно-монументальном, эмоциональном, синтетическом театре, Кирилл Серебренников часто говорит о «грехе интимизации», камерности, который поразил почти целиком цех молодой режиссуры.

Но и Серебренникову пришлось меняться, адаптируясь под задачу и своих актеров-учеников из Седьмой студии — в «Сне в летнюю ночь» он становится таким, каким его уже не ждали увидеть. Жанр шекспировского «сна» потребовал спектакля-путешествия: зритель переходит вслед за действием из одного сновидческого пространства в другое. Каждое из этих пространств — герметично устроенная клетка, в которой предлагаются свои правила и обстоятельства.

В царстве Богов мы стыдливые наблюдатели, которым дозволено через дырки в замутненных окнах (действие идет в полуразрушенной теплице, которую зрители окружают) разглядеть мир недоступных и непостижимых. Разговоры их еле слышны. Позже это же пространство оккупируют Рабочие и зрителю позволят пройти через эту теплицу, где облачный олимпийский дымок сменит смрад дешевых папирос. В царствах Правителей и Людей мы — объекты воздействия, на нас, нам на погляд играют свои простейшие любовные драмы Люди и сложнейшие многоходовые комбинации Правители, погружая публику в патоку игры гормонов и амбиций. В финальной сцене, где Рабочие развлекают Богов, зритель становится уже участником действия: его просят крутить сценический барабан, на котором разворачивается Божественная комедия о Пираме и Фисбе.

Меняя функцию зрительского внимания, режиссер добивается от нас погружения, утопания в этом сновидении, которое вовсе не обладает качествами сказки. Напротив, это напряженный, утомительный сон-кошмар, где каждое проявление — объект психоаналитического изучения. Нет сказки в этом мире, нет пространства для сказки, один тревожный навязчивый сон современного человека как продолжение его самоубийственной жизнедеятельности.

Как и на сцене, действующие лица в программке разделены на миры, на царства. Цари, Правители, Люди, Рабочие. И вот тут умная, тонкая, серьезная концепция и — отчасти — объяснение, почему в «Сне в летнюю ночь» нет сна.

В ренессансной модели культуры общество представляло собой слоеный пирог, где при четкой и ясно ощутимой иерархии слои социума полагались друг на друга и были зависимы. Шекспир, смешивая в «Сне в летнюю ночь» человеческий мир, «надчеловеческий» в виде государственной власти, «подчеловеческий» в виде плебса, божественный, трансцендентный мир эльфов и добрых волшебников, а также миры флоры и фауны, показывал единство, взаимность и одновременность процессов, творящихся в космосе и во вселенной. Идеей Шекспира, свободного человека эпохи Возрождения, была взаимозависимость и взаимоперетекаемость слоев — тем более в момент праздника, в момент преображения. На карнавале, в атмосфере всеобщего цветения принцип иерархии сменяется на принцип грибницы, уравненной в правах любви и смерти грибницы. Места в социальной иерархии могли запросто перетасоваться так, чтобы люди из высшего мира соединились в оргиастическом экстазе с людьми из низшего из миров.

Такова философия Возрождения. Но мы ушли далеко от самой прекрасной из всех возможных культурных эпох. И в нашем мире царят иные законы, хотим мы это замечать, признавать или нет.

Перед нами — феномен современного общества: несмешиваемый мир, мир отдельных сегментов, герметично закрытых друг от друга, мир VIP-зон и гетто, мир охраняемых кондоминиумов, бедняцких кварталов и национальных резерваций.

Это Шекспир эпохи колоссального расслоения общества, которое в России сегодня обострено до крайней степени, до жесткой кастовой структуры. Боги безучастны, Правители аутичны, Люди измождены страстями, Рабочие отчуждены, неприкасаемы.

Боги реализуют себя в оперном величии (Титания Светланы Мамрешевой прекрасно поет Монтеверди), медлительности, недоступности. Среди них ходит одновременно прекрасный и уродливый Цветок, хранящий в себе злой нектар, — полуголый Евгений Даль на стриптизерских каблуках с совершенным телом, анемичными и сверхдлинными конечностями, в чьем лике соединяются и молчаливая святость Иоанна Крестителя, и изощренная порочность Саломеи.

Сцена с Людьми решена в стиле «последнего звонка» — неумелые, но уже уставшие от страсти и пития школьники вступают во взрослую жизнь уже отравленными и познавшими глубину отчания. Здесь, в липких разливах шампанского, в буреломе поломанных судеб, любовь не добродетель и не радость, а тяжкое бремя, обрекающее на бегство, гонения, лицемерие и подлость. Бремя любви Люди вынести не могут, этот дар — не для их слабых организмов. Любовь — мука смертная, а нелюбовь так и вовсе смертная скука.

Сцена с Рабочими беспредельно комична. Гастарбайтеры-молдаване много курят, носят свитера с китайского рынка и мягкую обувь в пятнах белой краски. У них специфическое представление о креативе, но зато имеется бездна энергии и желания, ведь велика и мотивация: шесть пенсов в день пожизненно.

Сцена с Правителями максимально приближена к сегодняшнему дню. Диалоги и монологи героев написал драматург Валерий Печейкин. Два Тезея (Артур Бесчастный и Илья Ромашко) в галантных пиджаках, две Ипполиты (Яна Иртеньева и Екатерина Стеблина) в мехах и на каблучках — возлежат на кушетках то ли на сеансе психоанализа, то ли на спа-процедурах, то ли в лаундж-баре, где диджей ставит пластинку за пластинкой создавая монотонный информационный шум. Откровенничая, раскрывая чакры, млея, они с каждым новым монологом все глубже и глубже утопают в бессознательном, извлекая из недр его самые злые и тиранические инстинкты, самые извращенные грезы, самые изуверские психозы. Из точки покоя и расслабленности герои приходят к точке, когда унижение мужчины женщиной, а женщины мужчиной достигает своего пика. Здесь достаточно четко угадывается садистическая сладострастность и половая нереализованность. Здесь миг, за которым скрывается бессознательная тяга к преступлению. Все грани порока изучены и наскучили.

Вот собственно это и есть «сон», его реинкарнация в современных условиях. Что такое пространство трансценденции для современного человека? Где для человека, окруженного гаджетами, позитивным мышлением и атрибутами карьеры, кроется мистика? Каков тот Бирнамский или Афинский лес, который должен его отключить от житейской логики и перенести в мир космогонии? Что может оторвать нас от уютной, хорошо организованной здешности? Серебренников отвечает очень точно — это мир бессознательного, мир психоанализа, синефильской грезы. Вот, где-то тут, на стыке клубного транса и психоза, наркотической (во всех смыслах слова) и синефильской стихии, кроется современная трансценденция, наш сон в летнюю ночь. Именно здесь происходит мутация рационального, структурированного, технически ориентированного человека в человека мутных желаний, хаоса, инстинктивности.

Важная метаморфоза происходит в финале спектакля — в его самой красивой, самой изящной сцене. Метаморфоза тут важное и неслучайное слово, так как история Пирама и Фисба играется не по Шекспиру, а по Овидию — Серебренников берет оригинал, а не интерпретацию, смещая смыслы. Финал «Сна в летнюю ночь» — праздник для Правителей, карнавал, где слои должны смешаться, где — раз в год — дарована возможность социального равенства, иллюзия братства. В этот день Рабочие должны показать знати спектакль, развеселить сильных мира сего.

Герои спектакля в спектакле становятся на огромный крутящийся барабан, и Правители вместе со зрителями смотрят и вращают эту кабаретную сцену. Разыгрывается неумелый, наивный аматёрский спектакль. Кто-то из новоявленных «шестипенсовых» актеров стушевывается, а кто-то наоборот матереет и борзеет. В момент триумфа вечной любви смешной капустник резко меняет свое направление. Боги и Правители вступают на сцену, чтобы помочь Пираму и Фисбе (Никита Кукушкин и Филипп Авдеев) доиграть разрушающийся спектакль. Капустник сменяется изящной современной хореографией Анны Абалихиной — танцем любви, преодолевающем смерть. Круг вертится, как вертится земля, и Боги принимают влюбленных в свои объятия, научают пластике любви, искусству нежных чувств.

Здесь реализуется очень важная для Серебренникова метафора. Артист — Божий клоун. В руках богов и любовь и смерть, tod und liebe, эрос и танатос. И только крайне редко, по собственной прихоти боги дают артисту право распоряжаться этими дарами, ключами смыслов. Собственно это и есть таинство творчества: благословенный момент, когда неумелость артиста будет поддержана мудростью и знанием богов, когда совпадут несовершенство человека и благословение, нечаянная радость трансцендентного мира, когда нам на мгновение, на миг дозволят проникнуть в таинственные кристаллические миры, в музыку сфер. Сон в летнюю ночь — метафора жизни — тревожен и страшен, объятия Морфея мучительны и навязчивы, но длятся ради этого мгновения, которое может случится, а может и нет.

Руднев П. Толкователь снов // Театр. Блог. 2013. 25 апреля.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera