Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Счастливые соотечественники
О спектакле «Кому на Руси жить хорошо»

Если бы Кирилл Серебренников не поставил в свое время спектакли «Лес», «Господа Головлевы», «Киже» и «Мертвые души», нынешнее его хождение в Некрасова показалось бы еще более эксцентричным поступком. «Еще более», потому что осуществление сценической версии поэмы, которой десятилетиями терзают детей в школе, при всех случаях является поступком неординарным. Однако путь Серебренникова, пролегавший через Островского, Салтыкова-Щедрина, Тынянова, Гоголя и приведший сегодня к Некрасову, выглядит весьма последовательным. И дело даже не в фирменных режиссерских приемах, которые и в нынешнем спектакле, конечно, есть. Они узнаются, могут даже читаться прямыми цитатами (песни советских лет, современные костюмы, хулиганская игра с залом — это то, что лежит на поверхности; а вот неполноценный крест, которым осеняет себя персонаж, или атмосфера морока, полусна-полуяви, полу-того-света-полу-этого — гораздо глубже лежащие аналогии). Но дело, повторяю, даже не в этом. А в том, что режиссера с каждым новым спектаклем занимает все сильнее сам код русской классической литературы. Здесь и глубинная суть отечественного менталитета, и исторические траектории, сложившиеся именно так, как сложились, и странный ген уничижениясострадания-жестокости, и непостижимые для иностранца взаимоотношения с законом, и совершенно особые — с Богом и Дьяволом — словом, именно те главные категории, в которых живет и дышит русская классика. Из спектакля в спектакль Кирилл Серебренников обязательно ведет старую историю в злободневность, но раз от разу прямых геометрических линий в этом занятии становится все меньше, а сложных театральных траекторий — все больше. Прямая публицистика все сильнее сплавляется с философией и поэзией. Так не логично ли, что однажды понадобились стихи, как они есть?

Спектакль состоит из трех частей, каждая из которых могла бы быть, хотя и с натяжкой, отнесена к определенному типу театра. По крайней мере вторая часть, «Пьяная ночь», наверное, драмбалет, сопровождаемый камерным ансамблевым пением. Первая, «Спор», содержит элементы шоу, насыщена политической сатирой, здесь находится место и импровизации, и проверенным европейским приемам с видеокамерой, и простодушным, лубочным радостям. Третья же, «Пир на весь мир», начавшись с интерактива, вскоре выливается в мощный психологический театр. Грандиозное сценическое сочинение, поэма в самом что ни на есть театральном смысле этого слова, вмещает в себя и джаз, и советскую эстраду, и академический хор, и скетч, и подиум, и настоящий монолог «по школе», и безмолвный телесный «язык». Все эти многообразные пласты культур и субкультур, все эти слои: от фольклора и классики до попсы и коммерческого дизайна, — сплавляясь с нарочито «народным» некрасовским стихом, сообщают последнему необыкновенно яркий фон и широкий смысловой объем. Ведь все это и есть, в сущности, та самая жизнь на Руси, обставленная, обернутая, облепленная чем только можно: уже раздень человека догола, да и то не разглядишь его в первозданном виде, не отделишь оболочку от сути. Спектакль начинается с вполне сатирического эпизода. Перед нами токшоу, где бесстыжий модератор опрашивает мужичков на тему «Кому живется весело, вольготно на Руси». Ну, и как положено, мужички отвечают. Компания презабавная, семь человек, как семь цветов радуги, являют разнообразные оттенки современного простонародья: работяги, торговцы мелкие, шоферюги, может, даже бедные, как церковные крысы, интеллигенты сельские… Длительная экспедиция режиссера и актеров в Ярославскую область, этот подготовительный этап к спектаклю, конечно же, сыграла свою роль. Актеры Серебренникова, бывшие питомцы его «Седьмой студии», и прежде имели вкус к наблюдению за простым человеком и точному воспроизведению его интонаций и повадок. Взять хотя бы крепыша Никиту Кукушкина или артиста с ярко выраженными азиатскими чертами Евгения Сангаджиева. Впрочем, всем своим артистам Кирилл Серебренников прививал эту точную органику человека из низов. Однако в случае с Некрасовым понадобилось нечто большее. Одной повадки явно не хватало, тут надо было, чтобы стилизованный «под народный» некрасовский стих задышал той самой правдой, которая была в нем изначально заложена и которая оказалась способной зазвучать сегодня с той же силой.

Но вернемся к компании искателей счастья. Кто смущается, а кто и вперед лезет. Ответ про попа модератор деловито микширует, ответ про царя и вовсе звучит таким ляпом, за который могут нынче снять с эфира. Словом, перед нами вполне злободневная интермедия. Когда же доходит дело до истории Ермила Гирина, доброго помещика Гаврилы Афанасьича, бурмистра Клима и т. д., действие смещается в советскую эпоху. Поет статная дива, звезда правительственных концертов (Рита Крон проникновенно выводит песни Ольги Воронец), а народишко тем временем слегка приоделся: свобода, равенство, братство, с каждым днем все радостнее жить. Сюжеты о благих намерениях и добрых деяниях некоторых русских людей, неизменно венчающиеся либо острогом, либо горящей усадьбой, легко ложатся на эти картины жизни из недавнего прошлого «самых свободных в мире людей», и зал не раз взрывается смехом. Хотя, по совести сказать, с каждой новой строфой, с каждой следующей задушевной песней и говорящей мизансценой (то обнимутся, а то и ногами забьют) становится все горше и страшнее. Написанная Некрасовым вскоре после отмены крепостного права поэма, буквально кричащая о невыкорчеванных корнях русского рабства, опрокидывается в последующую семидесятилетнюю утопию.

Наши вечные странники, мужички, задавшиеся вопросом о счастье, кочуя из эпохи в эпоху, все так же наивны и скоры на расправу, и простодушны, и хитры, и до водки охочи, и последнюю рубашку отдадут, и порешат ни за грош. А главное, к сапогу припасть готовы. Любого фасона, любой технологии изготовления. К концу вполне себе лихой и с эстрадным привкусом первой части на сцене разливается ощущение экзистенциальной бездны.

И вот в части под названием «Пьяная ночь», где мужички в сильном хмелю слышат какие-то голоса, возникает эта неподконтрольная, бессловесная реальность. Антон Адасинский ставит странный танец, в котором на пустой сцене оголенные по пояс люди совершают, собственно, все те действия, которые и составляют их бренную жизнь. Женские голоса выводят сложный, протяжный, чуть диковатый и вместе с тем академически стройный полухоралполуплач (композитор Илья Демуцкий). А мужчины на сцене тем временем вырастают в полный рост и падают ниц, опираются на ближнего и тут же толкают его, осеняют себя неполноценным крестным знамением, будто и не крестятся, но обираются перед небытием, вырываются вперед, пятятся назад, пытаются взлететь, ползают и в конце концов уходят в непроницаемый туман.

Нет, режиссер еще вернет зрителей в атмосферу прикола, хулиганства, шуток-прибауток. Это напоследок, перед сюжетом, который в оригинале поэмы называется «Крестьянка». А пока зрители, входящие после второго антракта в зал, спотыкаются о пьяных в дым искателей счастья, обнаруживают их под своими креслами, в проходах и проч. Часть под названием «Пир на весь мир» начинается с ведра настоящей водки, актеры черпают порции и от всей, как говорится, души предлагают их почтенной публике. Правда, в ответ на вопрос, счастлив ли данный индивидуум и в чем это его счастье заключается. Народ отвечает: кто с любимой женой в театр пришел, у кого впереди чемпионат по регби, а кому и просто погода нравится. В этот миг экзистенциальная дыра затягивается, и, хочешь не хочешь, возникает, в общем, даже справедливое соображение, что жизнь хороша сию минуту, просто тем, что живешь. Однако вот мужички направляются к крестьянке Матрене, и действие резко меняет регистр. Матрену с ее «счастьем» замордованной русской бабы играет Евгения Добровольская, эта игра исполнена такой эмоциональной силы и психологической глубины, какие практически не встретишь нынче на театре. Свет на сцене становится теплым, вечерним, посерьезневшие мужики усаживаются за длинным с белой скатертью столом. Матрена ведет свое трагическое повествование, не забывая при этом приветить гостей, и появляются белые кирпичики хлебов, которые она споро преломляет руками. Наливает чарки, выносит кашу, и ее запах разносится по залу. Никто на сцене в эти минуты даже и не подумал осенить себя крестом, однако незримая вертикаль ощутимо вырастает. Сама композиция с ее мягким светом и тихой, глубокой сосредоточенностью напоминает вечерю. Добровольская-Матрена, не позволяя себе надрыва, а лишь в какие-то мгновения, балансируя на его грани, мощно ведет тему. И это тема не просто женской доли, но мужества, чтобы жить, не оскотинившись, не распластавшись, не потеряв себя. И это тема ценности самой жизни, которая для чего-то ведь дана была человеку.

Умение Серебренникова сопрягать классический текст с сегодняшней реальностью в этом спектакле поднимается на новую художественную высоту. Сами наши ментальные понятия о том, что есть хорошо, препарируются с хирургической точностью. К примеру, диву из советских правительственных концертов ближе к концу сменяет роскошное дефиле, демонстрация русских этнических костюмов от кутюр — так одна выморочная псевдонациональная спесь сменяет другую. В финале же возникает убойный номер, который как бы «закольцовывает» спектакль: ведь с шоу началось, ну так чем-то вроде этого должно бы закончиться. И вот искатели счастья под веселую музычку надевают одну за другой несметное количество футболок с самыми разными эмблемами, на любой вкус. Толстеют и «счастливеют» прямо на глазах. А что такого? Ведь и «Счастье есть», и «Жить здорово», и большие открываются возможности: примеряй не хочу! И вообще, чего только не перепробует наш свободный соотечественник в неустанных поисках хорошей жизни!

Но, в сущности, именно сцена с Матреной выводит спектакль на коду. Постановка вообще напоминает сочинение сложной музыкальной формы, может быть, симфонию или симфоническую поэму. Некрасовский стих, хотя в это трудно поверить, а иному ревнителю посконной классической «буквы» и переварить это невозможно, именно окунувшись в свободную театральную стихию, кувыркаясь в ее головокружительных стилевых перепадах, заново обретает и звонкость, и чистоту, и мощь. Затхлая школьная пыль уж точно летит прочь, а вместе с ней и эстетские соображения насчет лубка и всякой другой «частушки». И, чем черт не шутит, вдруг иной гражданин российского государства, выйдя из «Гоголь-центра», отправится на базар и понесет оттуда Белинского и Гоголя? По крайней мере надежды на это больше, нежели на мероприятия в рамках Года литературы.

«Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная…» — на финальной точке спектакля эти крупными, бесстрастными буквами выведенные на экране хрестоматийные строки вдруг начинают восприниматься и реквиемом, и гимном одновременно.

Каминская Н. Счастливые соотечественники. О спектакле «Кому на Руси жить хорошо»// Петербургский театральный журнал. 2015. № 3 (81). Сентябрь.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera