«Герой нашего времени». Большой театр.
В этом спектакле, вышедшем в Большом театре под занавес сезона 2014/15, не один, а три героя нашего времени. То есть — три Печорина: такова была воля Кирилла Серебренникова. В «Бэле», «Тамани» и «Княжне Мери» (одноактные балеты, собранные в единый спектакль) роль Григория Александровича выдана разным артистам — и режиссер объясняет это тем, что в лермонтовском романе мы видим героя глазами трех разных людей. Самоописание человека и взгляд на него двух других людей, по мнению Серебренникова, создают три разные личности — такие, что, прочитай эти тексты полицейские художники, получились бы принципиально различающиеся фотороботы. У Лермонтова, как мне кажется, было задумано ровно наоборот — взгляд «с разных сторон» должен был создать одно объемное изображение. Но мы смотрим спектакль Серебренникова; Лермонтов стоит на полке, и любой желающий может его прочесть и перечесть.
Мы ведь не будем спорить здесь о границах авторской воли в театре? Сюжет и музыка — рабочий материал для режиссера и хореографа; требования, чтобы Татьяна писала письмо Онегину непременно гусиным пером, а партитура была неприкосновенна, остались в прошлом веке. Все, что имеет смысл обсуждать, — насколько гармоничен, умен и талантлив спектакль сам по себе. Извините; просто кажется, что в наше время в нашем отечестве это снова нужно проговаривать вслух.
Итак, спектакль Серебренникова. Именно режиссеру — по его словам — предложил постановку генеральный директор Большого Владимир Урин, и затем уже — по совету режиссера — был И. Демуцкий. «Герой нашего времени». приглашен хореограф Юрий Посохов. Сама конструкция такого приглашения, понятное дело, заставляла балетную публику волноваться перед премьерой. Серебренников никогда ранее с балетом дела не имел — в Большом он четыре года назад ставил оперу «Золотой петушок», и спектакль вышел
Посохов же, разумеется, отечественным балетоманам хорошо известен — старшее поколение еще помнит его как первоклассного танцовщика, а остальной народ скучает по волшебной, легкой и горькой «Золушке», сотворенной им в Большом в 2006 году. Несмотря на любовь публики, она давно пропала из репертуара; растворилась в воздухе и посоховская «Магриттомания», где танцы были конгениальны живописи великого бельгийца. Сейчас в репертуаре числится лишь «Классическая симфония», где Посохов одновременно объясняется в любви баланчинскому балету и слегка насмешничает над ним. В общем, Посохова балетный и околобалетный народ считает своим (уже очень давнее житье в
Конфликта не было. Но настоящего сотрудничества тоже не случилось.
Серебренников настаивает, что Печорин в «Бэле», «Тамани» и «Княжне Мери» — это три разных человека. Посохов всем этим героям выдает один и тот же стиль движения — большой жест, большой прыжок, манеру классического принца. Серебренников ставит «Бэлу» о столкновении двух миров (мусульманского и православного) и о девчонке, что попала в захлопывающуюся дверь меж этими мирами — и была ею раздавлена (композитор Илья Демуцкий, выбранный Серебренниковым же, сочинил в «Бэле»
В «Бэле» есть скала, есть муэдзин, есть отличная черная графика горцев (как бы хаотичные их прыжки с подогнутыми ногами над умирающей Бэлой — отчетливый образ хищных птиц над загнанной ланью). Но Печорин (в премьерный день — Игорь Цвирко, в следующий вечер — Михаил Лобухин) упражняется у балетного станка — и именно к станку он, похитив, ставит Бэлу. Какие там плотские радости — он соблазняет ее пачкой! И, приладив подарок поверх родных шальвар, Бэла (Ольга Смирнова, затем Мария Виноградова) учится танцевать так, как хочется ее повелителю. Природная интуиция (и театральная условность) позволяет ей пройти курс почти моментально — и вот она уже торжествующе шпарит фуэте! И — сразу же интерес Печорина исчезает.
Наш Григорий Александрович впервые увидел Бэлу в момент, когда она чуть двигалась в плавном танце, с ног до головы укрытая разукрашенной накидкой; загадка и прелесть, чистый соблазн. Подстроив ее под свой стандарт движения (до того единственно известный ему стандарт) — он начинает скучать; фуэте здесь — как верх виртуозности и верх пошлости же; Посохов именно в этом эпизоде отлично чувствует настоящего Лермонтова.
«Княжне Мери» достался Лермонтов школьный, с расцвеченным пересказом сюжета. Здесь есть и обязательные танцы на балу, и утренние упражнения молодежи (сцена разгорожена шаткой ширмой, и слева от нее занимаются классом девицы в дезабилье, справа — офицеры), и письмо Веры, в котором у трагически жестикулирующей танцовщицы (Кристина Кретова, затем Дарья Бочкова) есть двойник — прижимающаяся к стене певица, пропевающая текст (Нина Минасян, затем Оксана Горчаковская). Расцвечено старательно — по сцене таскают как бы доисторические тренажеры (
А меж «Бэлой» и «Княжной Мери» стоит лучшая из одноактовок — «Тамань», в которой и режиссер и хореограф поработали наиболее плодотворно.
В ней бредет по сцене чудовищная жирная старуха (гигантский костюм то ли надут, то ли сотворен из
Что ж, в конце концов, два человека, ни в чем не схожих меж собою, попробовали сотворить одного «Героя» для Большого театра. Вышло — два спектакля, существующих на сцене одновременно и лишь в центральной части — «Тамани» — вступающих в диалог друг с другом. Каждый из зрителей может выбрать работу того автора, что ему более интересен.
Гордеева А. Прогулки с классиками. И вместе им не сойтись… // Петербургский театральный журнал. 2015. № 3 (81). Сентябрь.