Уже сам композиционный принцип «Якова Свердлова» выдавал свободный от шаблона, обязательных штампов биографического фильма замысел режиссера. Эпизоды из жизни Свердлова должны были рассказывать его друзья и соратники. Из сочетания увиденных разными людьми, с разных точек зрения поступков героя, из сцен, сложенных свободно, отнюдь не в строгой временной последовательности, должен был возникнуть характер объемный, многоплановый. Однако это своеобразное построение, предвосхищавшее «Гражданина Кейна» Орсона Уэллса, не было осуществлено. В уже законченном фильме эпизоды биографии Свердлова были перемонтированы в строгом хронологическом порядке. Это, конечно, повредило картине. Но даже в таком «выпрямленном» виде фильм остается одной из самых живых, человечных историко-революционных картин 30-х годов. Молодой Свердлов появляется в фильме на фоне пестрых картин Нижегородской ярмарки, отлично снятых оператором Ш. Мартовым. Чудо ХХ века — автомобиль, пускающий клубы бензинного дыма; аэроплан, выделывающий в небе замысловатые фигуры; доморощенные герлс, выбрасывающие ножки в наимоднейшем матчише; черные слепцы, медленно пробирающиеся, держась друг за друга, через бурную толпу; восторженные купчики и пронырливые жулики, балаганы, киоски, питейные заведения… Образ времени возникал в пестроте деталей. В остром эксцентрическом их сочетании чувствовалась культура фэксов, с которыми Юткевич начинал свой путь. Но было и несомненное отличие. Юткевич создавал образ эпохи не только в сменяющих друг друга в быстрых монтажных ритмах деталях, символах времени, но и в довольно подробно развернутых жанровых зарисовках, как бы анекдотах времени, что делало атмосферу эпохи более понятной, доступной, ощутимой для самого широкого зрителя. Здесь опять-таки было осознанное стремление делать картины так, чтобы они «взволновали бы миллионы». Свердлов появляется в картине неожиданным, почти цирковым образом. По скользкому столбу, на вершине которого закреплены сапоги, лезли и срывались один за другим охотники до соблазнительного приза. И вдруг тщедушный паренек в очках и ситцевой рубашке, подпоясанный ремешком, ловко, по-кошачьи взбирался на столб и под восторженный рев толпы доставал приз. Это был Свердлов. Экспозиция смелая и достаточно необычная.

‹…› Тем не менее, это рискованное начало как бы определяло стилистику всего фильма, лишенного официальности, холодной торжественности многих историко-биографических картин.

Ханютин Ю. Художественное кино второй половины 30-х годов // История советского кино. Т. 2. М.: Искусство. 1973.