С Марком Донским я, в конечном счете, знаком не был. Только раз в жизни беседовал. Но случай оказался забавным. О нем и речь.

Лет так 25 тому назад Союз кинематографистов устроил «творческую встречу» — так это тогда называлось — со студентами московского Института культуры. Выступали и показывали кино Донской, режиссер Юлий Карасик и я. Чем и по какому поводу мы угощали публику — не помню. Но как сейчас вижу фигурку Марка Семеновича. Он стоит у края сцены, маленький, в старом пиджаке и неглаженых брюках, кричит, простирает руки в зал. Он то ли задумал фильм «Посмотри на себя, человек», то ли уже начал над ним работать. И все выступление — вокруг этого замысла. Сильно напрягая голосовые связки, Донской делится с аудиторией своими тревогами насчет распространения всеобщей безнравственности:

— Нет, вы только подумайте! Я недавно был в Алма-Ате. В гостиничном номере взял в руки телефонный справочник. И что же я там читаю? Между телефонными номерами в рамочке набран следующий текст: «Не загружайте телефонистку на коммутаторе лишними словами: „пожалуйста“, „спасибо“, „будьте добры“ и т. д.». Что вы на это скажете? Ужас какой-то, полное отсутствие культуры. Посмотри на себя, человек, до чего ты дошел! ‹…›

Но вот наш «творческий вечер» кончается, и мы садимся в машину. Впереди Марк Семенович, Карасик и я сзади. ‹…› Разговор начинает Карасик:

-Марк Семенович, если б я был вашим сыном, я б вам запретил выступать. Вы так напрягаетесь, так устаете. Это просто опасно.

Потом — не помню уж как и почему — беседа сваливается на тему о вранье. Вранье официальном и личном, добровольном и принудительном. Вечный российско-советский треп, и нет ему конца. В диалог режиссеров я вставляю и свое слово. У меня дома на кухне висит отрывной календарь-численник. Там на обороте листочков с датами печатают разные умные мысли из истории всех времен и народов. Вот четверостишие, которое пели германские миннезингеры еще в XV столетии:

Что значит в наши дни быть беспредельно смелым?
Звать черным черное, а белое звать белым,
Торжественной хвалы тиранам не слагать,
Лгать только по нужде, а без нужды не лгать…

Выслушав эти строчки, Марк Семенович страшно оживился: «Нет, вы подумайте, пятьсот лет назад сказано, а звучит как новенькое. Будто сегодня написано». И, обернувшись ко мне с переднего сидения, говорит:

— Пожалуйста, повторите эти замечательные стихи. Память у меня, конечно, уже не та, что раньше. Но я хочу запомнить наизусть.

Я с удовольствием повторяю. Потом в третий, в пятый, в десятый раз. Машина выруливает на Ленинградское шоссе. Мои режиссеры, как октябрята в детском садике, с голоса заучивают строфу, перечитывают ее в разных тональностях. Первым запоминает Карасик. И уже он, а не я, на подъезде к Речному вокзалу, поправляет Донского:

— Да нет, Марк Семенович. Сначала «звать черным черное», а уж потом «а белое звать белым». А вы наоборот. ‹…›

У стадиона «Динамо» его поправляет даже до сих пор молчавший водитель:

— И опять неправильно. Надо «торжественной хвалы тиранам не слагать», а вы сказали «угодливой хвалы».

— Извините, — откликнулся Марк Семенович, — но «угодливой хвалы» тут сказать лучше, чем «торжественной». Уверен, что миннезингеры так и пели. А русский перевод неточный.

В общем, у Белорусского вокзала, на развороте к памятнику его любимому Горькому, Донской громко и уверенно продекламировал все стихотворение, включая и последнюю, самую ехидную строчку:

Лгать только по нужде, а без нужды не лгать.

Тут я распрощался и вылез из машины. Больше судьба меня с Донским не сводила.

Листов В. Между речным и Белорусским вокзалами // Киноведческие записки. 2001. № 51.