Как и большинство молодых людей, я очень долго выбирал профессию. Наконец, я решил, что мое призвание — психиатрия.

В самом деле, какой простор для познания скрыт в самом человеке! Человеческий мозг — какое это огромное поле для исследований. Итак, я студент медицинского факультета. Успеваю сдать первые полукурсовые экзамены. Но тут же наступает разочарование. Очевидно, этому способствовало мое увлечение спортом. Столкновение медицины с футболом и легкой атлетикой убедило меня в том, что в силу свойств моего характера и темперамента я — не кабинетный ученый и не психиатр. Но не может же человек заниматься только спортом!..

Учение об общественных формах, о государстве, о праве — вот, казалось мне, поприще, на котором я сумею развернуть свои способности. Но уже на третьем курсе юридического факультета я снова понял, что выбрал профессию не по душе. Однако бросать юридический факультет на полдороге, как я сделал это с медицинским, было стыдно и перед собой и перед окружающими. Поэтому решил закончить образование, подкрепить его музыкой (теория композиции) и… боксом. ‹…›

Окончив юридический факультет, я… не знал, что же делать дальше?

Имел неосторожность написать книжку новелл «Заключенные». Она была издана в провинции и (неожиданно для автора) имела успех. Я, кажется, сделался… «гением» местного значения. После этого написал пьесу «Заря свободы».

Затем решил попробовать себя в другой области литературы — написал сценарий «Последний оплот».

С этим сценарием приехал в Москву завоевывать право на жизнь в кинематографе. ‹…›

Мой сценарий (на который «обратили внимание»), к сожалению, не был поставлен. Но благодаря этому сценарию я познакомился с тогдашним сценарным «богом» и учителем — Виктором Борисовичем Шкловским. Ему сценарий понравился. Запомнилась несколько своеобразная беседа с В. Шкловским.

Шкловский: Чем вы сейчас больше всего интересуетесь?

Я (не задумываясь): Боксом.

Шкловский: А какое это имеет отношение к искусству?

Я (довольно уверенно): это, по крайней мере, научит меня выносливости и выдержке… на тернистом пути кинорежиссера.

Шкловский: А на чем пробуем?

Я: На челюсти, груди, животе.

Шкловский испробовал прославляемую мною выносливость на моем же животе, который он колотил до тех пор, пока не устал.

— Да, — сказал он, вытирая пот с голого черепа, — физическая выносливость у вас есть. Теперь проверим творческую…

Я поступил в сценарный отдел 3-й кинофабрики.

С В. Шкловским мы написали сценарий «Лес». Он «гонял» меня так свирепо, как никогда не гонял ни один тренер по спорту! ‹…›

Я написал еще несколько сценариев, но работа в сценарном отделе меня не удовлетворяла. ‹…›

Бросился было учиться в Государственный техникум кинематографии. Но ГТК еще только организовался, учеба шла наощупь, каждый мудрил, как мог. Стал мудрить и попутно увлекаясь…стрельбой. На 3-й фабрике Л. Кулешов снимал в это время «По закону». На этой работе я узнал больше, нежели мог дать кинематографический техникум. Написал два сценария: «Девушка с палубы» и «Женщина в море» (с А. Новыковым-Прибоем).

Директор 3-й фабрики М. Л. Кресин присматривался к молодежи, выискивал ее. В его поле зрения попал и я. Он придумал оригинальный способ проверки: на завуалированной пленке, которая отходила в брак, в уже поставленных декорациях он разрешал молодым снимать небольшие экспериментальные картины. Именно так снял я по своему сценарию картину с громким названием «Жизнь». В ней было около 200 метров.‹…›

[Вынос] Снимали мы самыми неожиданными способами — даже с точки зрения…чернильницы, вставляя перед объективом стекло разбитой чернильницы. «Жизнь» решила мою судьбу. Дирекция обещала дать мне постановку.

Я написал сценарий «В большом городе», и мы с молодым режиссером М. Авербахом, окончившим ГИТИС, вступили в подготовительный период. Но в это время 3-я фабрика начала расформировываться, и над нашей режиссерской судьбой нависла опасность.

Решили заканчивать картину… своими средствами. Для этого пришлось распродать свое небогатое имущество и с разрешения «Совкино» купить пленку.

Актеры играли бесплатно. Оператор Е. Шнейдер имел свой аппарат. Закончить картину мы все же не смогли; когда было отснято 40 процентов материала, в комнате у меня остался один табурет — все пошло на покупку пленки!

Дирекция фабрики, обосновавшаяся в Ленинграде в «Белгоскино», решила просмотреть заснятый материал. Смотрели вместе с В. Шкловским. Решение было строгое, но справедливое: материал острый, интересный, но для показа публике не годится.

Нам предложили ставить эту же картину снова, но не для любителей сильных ощущений, а для широкого советского зрителя. Это была наша первая профессиональная работа, вышедшая на экран в 1928 году.

На студии «Белгоскино» я работал ассистентом у молодого режиссера Г. Рошаля.

Чудесное время! В нетопленном полуразрушенном помещении была только одна «жилая» комната. Там мы и сидели. Я крутил передвижку. Работали горячо, без оглядки, неделями не уходили домой, готовили себе еду, забывая, что пленка может вспыхнуть (печка была у нас в… монтажной). Вместо дров употребляли дубли картины. Работали, спорили до драк, снова работали и снова горячо спорили.

После картины «В большом городе» мы с М. Авербахом были приглашены на Ленинградскую студию, где поставили фильм «Цена человека», получивший премию ЦК комсомола.

«Современный молодой человек великой отчизны» — вот тема, над которой я решил работать. «Огонь», «Чужой берег» — мои последующие постановки на «Ленфильме» (1930).

«Лирик-одиночка» — иронически называлась жестокая критическая статья о «Чужом береге». Автор пытался доказать, что в эпоху пятилетки, в годы индустриализации искусство не должно заниматься вопросами любви; лирика — это страшный грех и т. д. вульгаризаторы, подобные авторы этой статьи, исчезли теперь из искусства, но тогда их выступления приносили художникам немало огорчений. ‹…›

Первая моя звуковая картина — «Песня о счастье», поставленная совместно с режиссером В. Легошиным (1934), тоже о молодом человеке.

Меня давно увлекала идея поставить кинотрилогию о детстве, отрочестве и юности Максима Горького. Но, несмотря на успех «Песни о счастье», мне, молодому еще режиссеру, боялись доверить такую сложную и ответственную постановку.

Успех моих фильмов объясняли «случайностью». Пока шел спор — давать мне постановку кинотрилогии или не давать, я увлекся экспериментальной работой по дубляжу на русский язык американского фильма «Человек-невидимка». Наконец, все же рискнули дать мне постановку «Детства Горького». Я принялся за работу, горя желанием доказать свое право на этот труд. На желанием доказать обратное были охвачены мои противники: еще задолго до выхода фильма появились две статьи, авторы которых утверждали, что успехи моих предыдущих картин случайны, что «Детство Горького» покажет всем, и мне в том числе, что я нетто футболист, нетто юрист, нетто боксер, нетто музыкант, нетто стрелок, но уж ни в коем случае не режиссер. К глубокому недоумению авторов этих статей «Детство Горького» получалось. После этого я поставил вторую и третью серию — «В людях» и «Мои университеты». Длительная работа над Горьким была для меня серьезной творческой школой. Меня неоднократно спрашивали, как это мне удается так быстро ставить картины. На самом деле я работаю над картиной очень долго, но весь творческий процесс проходит у меня вне производства: я годами вынашиваю тему, идею произведения, характеры, а когда мне уже все ясно, появляется непреодолимая потребность рассказать это можно быстрее. Это желание гложет, не дает покоя… А рассказать о том, что ты вынашиваешь годами, реализовать замысел в как можно более короткий срок — это уже чистая профессия. Вот почему в производство я вхожу только для реализации уже созревших мыслей.

Шесть лет я готовился к горьковской трилогии. Четыре года я вынашивал «Как закалялась сталь». Только над «Радугой» я работал год, но это был год Великой Отечественной войны! ‹…›

Донской М. Как я стал режиссером. М.: Госкиноиздат, 1946. С. 95.