Существует детская игра в ассоциации: «Если этот человек — дерево, то какое? Если этот человек — книга, то какая?». Многое проясняет эта невинная игра. Особенно, когда отношения актера и режиссера — всегда непростые — запутываются окончательно. И вот я сижу перед компьютером и сам себя спрашиваю: «Если Сергей Маковецкий — это направление в искусстве, то какое?». Больше всего подходит фантастический реализм, которым славятся Серёжины земляки: Николай Гоголь и Михаил Булгаков. Сочетание теплой, земной юмористики с романтической иронией и гротеском. Фольклор пополам с неврозом. Лицедейство, едва прикрывающее маской опасную бездну подсознания.

Мы познакомились в 97-ом, когда в Театре им. Вахтангова начались репетиции пьесы «Амфитрион». Этот трагикомический сюжет «из греков», как магнит, притягивал корифеев драматургии: Кляйста, Жироду, Хакса. Я выбрал версию Мольера. История о двойниках, об иллюзорной природе любви, о том, как боги, развлекаясь, играют судьбами людей.

Надо сказать, что двенадцать лет назад однокурсники Сергей Маковецкий и Владимир Симонов были поразительно друг на друга похожи, и я предложил им роли Меркурия и Созия соответственно. Вскоре Серёжа позвонил и категорически, хотя и слегка заикаясь, заявил, что готов играть только царя Фив, Амфитриона. Пришлось адаптировать замысел к олимпийским амбициям актёра — очень не хотелось разваливать великолепный ансамбль.

Вообще, Маковецкий любит повторять, что его солнечный знак Близнецы, что в нём живут и постоянно спорят два человека. О содержании дискуссии могу лишь догадываться, но, по-моему, один из этой парочки — мудрец, медитирующий над пропастью во ржи, а другой — школяр-подросток с необъятным эго и весьма ограниченной ответственностью.

На детей и животных в старом советском кино выделяли вдвое больше пленки и в три раза больше времени. Маковецкий может быть инфантильно капризен, неудобен для режиссера, зато интуиция у него звериная, и образ будущей роли рождается мгновенно и — в окончательно прекрасном виде. Поэтому кинематограф, где актер обречен на спонтанные решения — для Маковецкого идеальная среда, там он, как говорящая рыба в живой воде. На театре иначе: если репетиции затягиваются, Сережа может и заскучать, и успеть разочароваться в собственных достижениях.

Это случилось незадолго до премьеры спектакля «Дон Жуан и Сганарель». Маковецкий грандиозно сочинял роль. Сценическое соперничество с Максом Сухановым, выгодное для них обоих, создавало эффект театра в театре: психодрамы внутри бурлеска... И вдруг, интеллигентно сославшись на нелады со здоровьем, Серёжа отказался и вышел из работы. Я всё понимаю: большой художник, рождённый играть Дон Жуана, Гамлета, дядю Ваню не захотел играть «какого-то слугу». Но бедный, бедный Сганарель — ведь гениальный Мольер написал его для себя.

Мирзоев В. // Актеры настоящего. Первая серия. СПб: Сеанс, Амфора, 2009.