Майя Туровская: Для меня Маковецкий — один из самых интересных современных актеров. Я открыла его для себя в театре, а не в кино — в спектакле Виктюка М. Баттерфляй. У него была прекрасно написанная, но трудная роль. Он играл очень смело и очень тонко. Я думаю, что в кино его слишком настойчиво заталкивают в амплуа неврастеника, в то время как его возможности неизмеримо шире. ‹…› В «Прорве», отношение к которой у меня непростое, он сыграл блистательно — совершенно другую роль, с совершенно другими потенциями. Он хорош и в «Макарове», где благодаря вечному мужскому символу — пистолету — привычный диапазон неврастеника был несколько расшатан. У Киры Муратовой в «Трех историях» он хорошо сыграл, но, к сожалению, снова все то же самое. Жаль: Муратова, которая на наших глазах придумала Ренату Литвинову, использовала Маковецкого в его привычном амплуа — интеллигента, попавшего в новую ситуацию. А ведь он способен одарить замысел любым непредсказуемым содержанием. ‹…› Потом, когда будут восстанавливать типы нашего времени, лицо Маковецкого, его герои будут весьма существенны. Конечно, судьба его намного счастливее сравнительно с другими актерами. И, в то же время, судьба его печальна. Потому что вялость, легкость, какая-то неопределенность-это все он делает виртуозно. А с другой стороны, переиграв это в двадцати вариациях, он уже, мне кажется, засыпает потихоньку. ‹…›

Александр Тимофеевский: В его экранных воплощениях личностные характеристики самого Маковецкого не явлены, и потом, заметным становится надличностное и сверхличностное. Кажется, что он сам — это такая страдающая пустота. Маковецкий — это теплая глина, которой можно вылепить все, что угодно. Эта теплая глина — как раз и есть классическая русская школа, то, что ценили прежде во МХАТе. Это способность к перевоплощен, без остатка, без зазора — такая степень ее, которая совершенно не оставляет места для личности. Это и есть лицедейство, и есть актерство. И в этом смысле, конечно, Маковецкий гениален. Он идеален для своего времени. Алексей Балабанов уже снимал Маковецкого в главной роли, сейчас снимаю в главной роли и в дальнейшем собираюсь снимать. На него интересно смотреть на экране. Объяснить такие вещи невозможно. Он может ничего не делать. Просто стоять. Причем на площадке часто кажется, что ничего особенного. Потом смотришь материал — и все. Разводишь руками. Потому что он именно кинематографичен. Это важно: передается человек на пленке, или нет. У пленки есть такое мистическое свойство — она не всякого любит.

Вадим Абдрашитов: К счастью, в его случае нельзя говорить об амплуа — он умеет быть всяким и способен опровергнуть любую попытку предугадать рисунок роли. При его необычности, резкости, экспрессивности — никакого одеяла на себя: идеальный партнер для всех. Есть загадка в его психофизике, в его лице, подвижном и способном к мгновенным преображениям. Всегда увлекательно работать с артистом, предлагая ему роль как бы не впрямую. Мы с Миндадзе угадали, что наш Проводник в «Пьесе для пассажира» только и именно Маковецкий — говорю это совершенно твердо, потому что после фильма прошло уже какое-то время. Я очень хочу с ним работать и дальше. Более того, мы собирались предложить ему необычную роль во «Времени танцора». К сожалению, Сережа оказался чуть старше, чем нужно было бы. Это бы ничего, но в его глазах, во всем его облике есть некий опыт жизни, а наши герои жить только начинают. Но я обязательно предложу ему роль, которую он не ждет. Вот играл ли когда-нибудь Сережа волевого, мощного генерала? Кажется, не играл. Очень интересно. А жесткого и страшного профессора-физика с металлическим взглядом? Тоже не играл и тоже интересно. Я хочу с ним работать и дальше не только потому, что он оказался тонким и скромным человеком, самоотверженным в работе — но и потому, что в еще им не сделанном и неиспробованном угадывается результат заведомо мощный и неожиданный.

Сергей Урсуляк: Сережа достаточно интересно играет разноплановые роли. Он играет характеры меняющиеся, как бы ртутнообразные. При таком количестве слишком определенных мужских, женских актеров я очень дорожу этой ртутной изменчивостью Маковецкого. ‹…› Я абсолютно убежден, что его характеры рождаются помимо его воли, это все природа придумала за него, он так устроен. Его предложения на съемочной площадке всегда имеют происхождение природное, интуитивное... ‹…› Когда он работал на Летних людях, он уже получил роль у Киры Муратовой и измучил меня бесконечными приставаниями: вот что бы я чувствовал, если бы убил человека. Меня это раздражало, конечно же. Затем я понял, что процесс накопления, который происходит в нем задолго до того, как он выходит на площадку, и дает в сочетании с природным даром поразительный результат. Не то чтобы от ума идущие подробности он копит, а энергию и рефлексы конкретного персонажа, на которых потом и строит роль. Отсюда его прелестные неожиданности на экране — в походке, в улыбке, в мгновенных переливах подчас противоположных состояний — как будто бабочки вдруг выпархивают. Откуда, что, почему — даже на репетициях этого еще не было. А вот вдруг появилось. Я писал два сценария с расчетом на Сережу — Макарова (у меня просто стояла фотография на столе, когда я писал), и еще один фильм, который пока не вышел. Когда видишь перед собой его лицо — гораздо легче писать. Может быть, он самый современный артист — мягкость при закрытости. Сережа сложный, со своими закрытыми дверями, в которые, может быть, и не стоит стучаться. Он не только сохраняет придуманное тобой для героя, но и дополняет написанное — изобретательно и не в ущерб, а лишь на пользу. В Макарове он очень много придумал для Макарова — походку, брюки, как он вытирает ботинки. Мне кажется, что он и есть герой нашего времени. ‹…› Маковецкий не стесняется представить растерянность, и неуверенность, и страх — как они есть, он располагается в этих состояниях и существует в них тонко, разнообразно, естественно. И при этом его герои не мелкота, это настоящие драматические герои. Маковецкий — актер-труженик. Он хочет работы, но хочет и успеха. И он имеет на это полное право. Потому что, во-первых, у него дар игры. Во-вторых, у него дар труда до седьмого пота. И лишь в-третьих он, как и всякий живой человек, хочет жить вечно, и чтобы все его любили.

Лев Аннинский: С его обаятельной физиономией и прекрасно-грустными глазами можно играть только грешников. Что он и делает с большим или меньшим успехом. Лучшая роль — убивец в «Трофиме». Такой милый.

Режиссеры, драматурги и критики о Сергее Маковецком // Сеанс. 1998. № 16.