Антон Долин (Openspace): Прошедший Сталинград Гроссман считал своим альтер эго коминтерновца Крымова, ненадолго попадающего в очистительный ад дома 6/1, а потом — в куда более глубокую лубянскую преисподнюю. Урсуляк делает главным героем Штрума, в фильме обретающего черты портретного сходства с писателем. Не только потому, что Сергей Маковецкий — удивительный актер, которому даже сейчас, когда мы все о нем, казалось бы, знаем, удается застать зрителя врасплох: его персонаж, поначалу неприятный и замкнутый чудак, постепенно вырастает в образ шекспировского масштаба — в Вечного Жида, бесприютного, мучимого, не способного загасить в себе рефлексию, на зыбкой почве удерживающего равновесие страшной ценой. Но потому, что принципиальный коммунист, переживающий кризис былых идеалов, сегодня кажется анахронизмом — в отличие от интеллектуала, на глазах теряющего смысл сакрального понятия «совесть». Какими бы далекими от нас ни были 1940-е годы, многое вернулось — от коллективных писем «за» и «против» до института нерукопожатия.

Александр Архангельский («Коммерсантъ»): Выбор на главные роли довольно предсказуем: Анна Михалкова играет хорошую человечную женщину, Александр Балуев играет большевика, Маковецкий играет интеллигента-ученого. Весь этот расклад стал настолько привычен за 10 лет, что нужно очень постараться, чтобы в это поверить. Поверить лучше всего пока удается в Маковецкого-Штрума, даже штришки ему какие-то придуманы: например, в разговоре он постоянно произносит не «што», а «что». Сериал «любит» положительных героев, но тут их в прямом смысле нет, да и быть не может, поскольку все — жертвы ‹…›. Зато это добавляет сериалу правдивости: мы знаем, что Штрум борется за правду, против невежества, но при этом он не любит жену, и, хоть ты тресни, это его угнетает не меньше, чем сводки с фронта. Это является нарушением формальной логики для патриотического сериала: ну, время ли тут любить — не любить, однако в этом тоже есть известное противопоставление личности и войны, одна из тем Гроссмана. Точно так же бережно, как в романе, передана и сложная смесь чувств Штрума к пасынку, который отправляется на фронт. Штрум хотел бы, но при всем желании не может его полюбить, даже перед смертью. Все это непривычно усложняет сериал.

Малюкова («Новая газета»): По Гроссману судьба каждого героя — взмах крыльев мотылька, определяющий судьбу целого потока мировой энергии. Вершащие ежедневный выбор — творят свою судьбу. Физик Штрум не обладает храбростью Капицы, написавшего письмо Берии, потому что усвоил завет академика Павлова: «Россия — такая страна, где хотя бы один человек должен говорить правду. Хоть один такой должен быть». Но Штрум Маковецкого свой недюжинный талант концентрирует на усилии быть честным, справедливым. И пока на него давит система, отворачиваются вчерашние товарищи-сослуживцы — он справляется. Его бесит двуличие: «говорим не то, что думаем», бесит лишение права на совесть. ‹…› История Штрума, наиболее тщательно выписанная в фильме, сегодня смотрится чрезвычайно актуально. Он сдался после того, как на него посыпались блага. Подобно невидимой кислоте они растворили его способность к своеволию. ‹…› Режиссер сохраняет верность одной из мелодий романа, а именно чеховскому мотиву, к которому Гроссман все время возвращается, к его идее «начать с человека».

Долин А. За родину, за Гроссмана // Openspace. 2012. 15 октября. 

Архангельский А. Штурм Гроссмана // Коммерсант. 2012. 8 октября. 

Малюкова Л. Девять граммов свободы // Новая газета. 2012. 19 октября.