Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Антон Долин (Openspace): Прошедший Сталинград Гроссман считал своим альтер эго коминтерновца Крымова, ненадолго попадающего в очистительный ад дома 6/1, а потом — в куда более глубокую лубянскую преисподнюю. Урсуляк делает главным героем Штрума, в фильме обретающего черты портретного сходства с писателем. Не только потому, что Сергей Маковецкий — удивительный актер, которому даже сейчас, когда мы все о нем, казалось бы, знаем, удается застать зрителя врасплох: его персонаж, поначалу неприятный и замкнутый чудак, постепенно вырастает в образ шекспировского масштаба — в Вечного Жида, бесприютного, мучимого, не способного загасить в себе рефлексию, на зыбкой почве удерживающего равновесие страшной ценой. Но потому, что принципиальный коммунист, переживающий кризис былых идеалов, сегодня кажется анахронизмом — в отличие от интеллектуала, на глазах теряющего смысл сакрального понятия «совесть». Какими бы далекими от нас ни были 1940-е годы, многое вернулось — от коллективных писем «за» и «против» до института нерукопожатия.
Александр Архангельский («Коммерсантъ»): Выбор на главные роли довольно предсказуем: Анна Михалкова играет хорошую человечную женщину, Александр Балуев играет большевика, Маковецкий играет интеллигента-ученого. Весь этот расклад стал настолько привычен за 10 лет, что нужно очень постараться, чтобы в это поверить. Поверить лучше всего пока удается в Маковецкого-Штрума, даже штришки ему какие-то придуманы: например, в разговоре он постоянно произносит не «што», а «что». Сериал «любит» положительных героев, но тут их в прямом смысле нет, да и быть не может, поскольку все — жертвы ‹…›. Зато это добавляет сериалу правдивости: мы знаем, что Штрум борется за правду, против невежества, но при этом он не любит жену, и, хоть ты тресни, это его угнетает не меньше, чем сводки с фронта. Это является нарушением формальной логики для патриотического сериала: ну, время ли тут любить — не любить, однако в этом тоже есть известное противопоставление личности и войны, одна из тем Гроссмана. Точно так же бережно, как в романе, передана и сложная смесь чувств Штрума к пасынку, который отправляется на фронт. Штрум хотел бы, но при всем желании не может его полюбить, даже перед смертью. Все это непривычно усложняет сериал.
Малюкова («Новая газета»): По Гроссману судьба каждого героя — взмах крыльев мотылька, определяющий судьбу целого потока мировой энергии. Вершащие ежедневный выбор — творят свою судьбу. Физик Штрум не обладает храбростью Капицы, написавшего письмо Берии, потому что усвоил завет академика Павлова: «Россия — такая страна, где хотя бы один человек должен говорить правду. Хоть один такой должен быть». Но Штрум Маковецкого свой недюжинный талант концентрирует на усилии быть честным, справедливым. И пока на него давит система, отворачиваются вчерашние товарищи-сослуживцы — он справляется. Его бесит двуличие: «говорим не то, что думаем», бесит лишение права на совесть. ‹…› История Штрума, наиболее тщательно выписанная в фильме, сегодня смотрится чрезвычайно актуально. Он сдался после того, как на него посыпались блага. Подобно невидимой кислоте они растворили его способность к своеволию. ‹…› Режиссер сохраняет верность одной из мелодий романа, а именно чеховскому мотиву, к которому Гроссман все время возвращается, к его идее «начать с человека».
Долин А. За родину, за Гроссмана // Openspace. 2012. 15 октября.
Архангельский А. Штурм Гроссмана // Коммерсант. 2012. 8 октября.
Малюкова Л. Девять граммов свободы // Новая газета. 2012. 19 октября.