Роль Сергея Маковецкого ‹…› стала, на мой взгляд, главной и для фильма, ибо не просто запоминается больше других, а ставит фильм на более высокую ступень качества, и для него самого, ибо стала переломной в его кинобиографии.
Маковецкий справился с невероятно трудной задачей. Роль Ильина была буквально «утыкана» символами, наталкивала на обобщения, и уходить от них было нельзя — нужно было сделать так, чтобы собирательный образ русского интеллигента остался собирательным, но обрел при этом плоть индивидуальности.
Ильин. Без имени и, в общем, без судьбы. Скоро тридцать. Томик Чехова. Уютная бездеятельность. Водочка в графинчике. Трогательная вера в «домового», в нерушимость жизненного уклада и страусиная, беззащитная надежда, что можно спастись от реальности, только закрыв на нее глаза. Ему подобные в это дикое время не просто не нужны — они неуместны, он это хорошо понимает, покорно принимает думает о высоком и смотрит телевизор — не важно что, лишь бы в окошко не смотреть.
Триллерную «заоконную» реальность в фильме Хотиненко язык не поворачивается назвать реальностью — так, видимо, и было задумано. Авторскую идею при желании можно свести к банальной фразе: реальность — это не то, что вокруг тебя, а то, что внутри. Собирательный Ильин, таким образом, должен быть более реальным, нежели все конкретные остальные, вместе взятые, только тогда он состоится как противовес «совковому триллеру». Актеру при этом предложено много чего рассказать о русской интеллигенции вообще и о своем герое в частности, а играть, по сути, дадено лишь отношение к действительности. Чуть-чуть не дотяни Маковецкий — и никто бы, наверное, вообще не понял, про что это кино и для чего оно снято. Но Ильин получился — собирательный и конкретный, неожиданный и классический, беззащитный и неуязвимый. «Интеллигент в маминой кофте» сдюжит против совдействительности — с этим можно поздравить Хотиненко, Маковецкого и всех зрителей «Патриотической комедии».
Мартынов В. Интеллигент в маминой кофте // Экран. 1993. № 4.