Актерская природа Сергея Маковецкого такова, что из него можно лепить кого угодно. Дурачок, монстр, урод, мошенник, загадочный пассажир и настоящий любовник, игрок, сотрудник секретной разведки старой России, «браток» наших дней — все это маски из самого мягкого материала. Лицо поддается «рукам» скульптора, которым сам Маковецкий и является. Походка, жестикуляция составляют очередной набор, прилагаемый к маске. Корневая система образов так разветвлена, что начального, человеческого как будто вовсе нет. И при редкостном актерском таланте Маковецкий как исполнитель очень прост, незамысловат. Никаких способов организовать роль у него не видно, это происходит само собой. Самый момент творения зритель упускает. Ни одного нажима или перебора нет даже в самых сложных и самых «отрицательных» случаях. Иоган из «Уродов и людей» — это одна из превосходных масок. Собственно, фильм построен на маске-кадре и наиболее страшные — фарсовая у Виктора Петровича (Виктор Сухоруков) и псевдотрагическая у Иогана. Они сменяют друг друга эффектом мультипликации. Лицо Иогана настолько неподвижно и бесстрастно, что знака мимики ждешь как ветерка в пустыне, а когда знак появляется (увидел няню или поющих сиамских близнецов — кривой рот начал медленно расползаться в улыбке), то тайна лица раскрыта, и она в кромешном идиотизме с добавками из эротических мук детства. Если что и объединяет маски Маковецкого, так это простодушие даже в таких монстрах, как Иоган. Одессит Фима, промелькнуший в «Ликвидации», незабываем: начиная со светлого взгляда, с хитрой физиономии до грустной линии рта, с тюбетейки до широких полотняных штанов, — это наивный попутчик добродетели с рюкзачком порока за плечами.
«Браток» в «Жмурках», нашем «криминальном чтиве», своевременном и национально отточенном кино по-русски, — прекрасный комедийный эскиз, нарочно грубый, начиная с рыжего парика с челкой, красного до тошноты пиджака и кончая хрипотцой в голосе и добродушной нескончаемой перебранкой со сподвижниками. Попав в лапы враждебной группировки, «браток» Маковецкого покорно, как все его герои, отдается во власть случая, и в этот момент вдруг напоминает об уже далеком Макарове, завладевшим нечаянно пистолетом того же имени. А не пристроился ли тот Макаров у границы перестройки к веселому кровопусканию девяностых годов? Маковецкий провоцирует такой вывод, играя «братка».
Маска лирического комизма — Сергей из «Ретро втроем». В киноводевиле (по мотивам «Третьей Мещанской» Абрама Роома) это счастливый соперник (и соратник) мужа в любовном треугольнике, персонаж, отхвативший сразу две маски из арсенала театральной истории — Пьеро и Арлекина. Оба слились в одного актера, скорее уличного, чем профессионального, но от этого не менее обаятельного. На долю Евгения Сидихина (мужа) остается неуклюжий и не артистичный Бригелла, человек жизни.
Наконец, добрый, интеллигентный как Илья Куликов и принципиально (что и не снилось физику-ядерщику начала шестидесятых из «Девяти дней одного года») справедливый гражданин своей страны в «Двенадцати». Тут для героя Маковецкого, присяжного, который первым отказался голосовать за срок чеченскому подростку, тоже припасена историей кино модель — Генри Фонда, аналогичный присяжный в американской картине пятидесятых годов ХХ века Сиднея Люмета. Самыми сильными будут слабые, перефразируя Библию, говорит фабула этого кино. Почину героя Маковецкого последуют все остальные, потому что он не горланит и не борется. В противовес Фонде, у которого перманентный положительный имидж, Маковецкий играет человека, впервые решившегося — тут причастие и есть существительное. Отделиться от толпы, даже всего в двенадцать человек, победить собственную трусость — пример возвышающий и неотразимый. Маковецкого в нашем кино гнут часто и разнообразно. Во-первых, потому, что он легко этому поддается. Во-вторых, потому, что процесс этот обоюдно приятный — радость игры или радость играть исходит от этого актера и всего, что он делает.
Горфункель Е. // Актеры настоящего. Первая серия. СПб: Сеанс, Амфора. 2009.