«Кочегар»: Молчание огня

Сюжет «Кочегара» Алексея Балабанова был известен читающей публике задолго до премьеры. Да и сюжет-то, честно говоря, умещался в три фразы: продюсер Сергей Сельянов даже колебался, запускать ли в производство этот, судя по сценарию, «короткометражный» фильм.

В клаустрофобическом городке (снятом в Кронштадте) кочегарит контуженный на всю голову якут, экс-майор, сапер, Герой Советского Союза (Михаил Скрябин). Здоровые на всю голову афганцы Бизон (Юрий Матвеев) и снайпер (Александр Мосин) подкидывают в топку трупы своих жертв: дескать, это плохие люди, «хайлаки», типа русских каторжников, терроризировавших якутов в XIX веке. Узнав, что сжег собственную дочь Сашу (Аида Тумутова), кочегар мстит и кончает с собой. Все.

Все — и ничего, что давало бы представление о фильме. Формула «Кочегара» — аскеза формы при множестве смыслов, причем смыслов, что называется, вечных.

Формальный минимализм фильма беспределен. Вместо диалогов — молчание: градуированное, иерархическое. Каждый молчит по-своему. Бизон — он Бизон и есть: произносит за весь фильм одно междометие. Его любовница Маша (Анна Коротаева) — хотя, точнее было бы сказать «подстилка» — находит этому свое объяснение: ты же шифровальщиком служил, тебе говорить по должности не положено. Деловито молчит Федор Алексеевич (Вячеслав Павлють), этакий смертный Кощей, посредник между заказчиком убийств Андреем Сергеевичем (камео директора «Ленфильма» Вячеслава Тельнова) и исполнителями. Каменеет в смертоносном и предсмертном молчании кочегар.

Но, когда герои говорят, хочется одного — чтобы они поскорее заткнулись. Что словоохотливый снайпер, лепящий кочегару горбатого про «хайлаков» и боевое братство. Что гладкий полковник (Петр Семак), неискренне сокрушающийся: пропустил и Афган, и Чечню, и приходится вот летать по всему свету, врагам наше оружие продавать.

Вместо действия — бесконечные проходы героев туда-сюда по скрипучему, перечеркнутому, как на картинах Игоря Грабаря, цветными тенями, но какому-то безрадостному снегу. Проходы — под однообразно беззаботную музыку Валерия Дидюли. Алексей Балабанов виртуозно насыщает жутью эту самую безобидную музыку: гитара Дидюли страшнее, чем советские хиты, обволакивавшие «Груз 200».

Такой минимализм заставляет искать какие-то параллели в мировом киноискусстве. Робер Брессон? Гас Ван Сэнт? Они тоже «молчат» в своих фильмах, но Балабанов молчит как-то иначе, по-своему, с не имеющей аналогов интонацией.

О чем же он молчит, да так, что уши закладывает? О смерти прежде всего. Ужас «Кочегара» — той же природы, что ужас одного из лучших стихотворений Иосифа Бродского «Холмы». «Смерть — не скелет кошмарный / с длинной косой в росе». «Смерть — это все машины, / это тюрьма и сад. / Смерть — это все мужчины, / галстуки их висят. / Смерть — это стекла в бане, / в церкви, в домах — подряд! / Смерть — это все, что с нами, — / ибо они — не узрят».

Для Алексея Балабанова смерть — это снег, это шубки в магазине, из-за которого погибнет красотка Саша, это девочка Вера (Варвара Белокурова), фотографирующая немую агонию кочегара. И прежде всего смерть — это огонь каминов, который весело танцует во всех интерьерах фильма. Кажется, что и в квартире Саши, и в офисе Андрея Сергеевича этот огонь питается не дровами, а человеческой плотью.

Конечно же, это и фильм о маленьком человеке. Куда уж меньше: нацмен, безответный инвалид, брошенный женой, как ребенок верит взрослым — верит убийцам, что те убивают плохих людей. Единственная его отрада — писать, выстукивая одним пальцем на машинке, роман о «хайлаке»: то есть он пишет роман, уже написанный некогда Вацлавом Серошевским, но после контузии кочегар забыл, что читал этот роман, и думает, что сочиняет свой. Тем страшнее его бунт, тем страшнее его месть — поди доведи такого до душегубства. Недаром же упоминается, что «Героя» он получил за то, что разминировал проход, спасая товарищей. А потом мина прилетела — и ага.

Казалось бы, тема маленького человека — такая типично русская, вечная, неиссякающая, а помнит о ней один лишь Алексей Балабанов, мучительный моралист, ославленный человеконенавистником и чуть ли не фашистом.

Наконец, как почти все фильмы Алексея Балабанова, это фильм о гражданской войне. Даже на мелодраму «Мне не больно» падали тени Чечни, и обыденный Петербург был готов в любой момент взорваться насилием. Балабанов не то что вывернул наизнанку, а выпотрошил один из главных мифов отечественного масскульта последних двадцати лет — миф о ветеране локальной войны, объявляющем в мирной жизни вендетту криминальным упырям. Авторы этого мифа утверждали, что война — причем война не отечественная, а колониальная или гражданская — делает человека лучше. Балабанов, считающийся среди прочего еще и милитаристом, снял фильм о том, что человек, вернувшийся с такой войны, изначально ненормален. Данила Багров или герой Дмитрия Дюжева в «Мне не больно» — они что, нормальные, что ли? В лучшем случае — если хватит сил — пройдут психологическую реабилитацию, как сыгравшие Бизона и снайпера настоящие афганцы Матвеев и Мосин.

«Издалека убивать — это не война», — объявляет кочегар приговор снайперу. И выбирает для мести самое неожиданное оружие, в мировом кино, кажется, еще не применявшееся. Это причудливо роднит его с другим мстителем из новейшего кинопотока — с Мачете из фильма Роберта Родригеса: тот тоже предпочитает холодное оружие и немыслимо изобретателен. Конечно, энергетика у «Мачете» и «Кочегара» совершенно разная. Но оно и понятно. Там — всегда жарко, без всяких котельных. У нас же летом — мухи, как в «Грузе 200», зимой — снег, как в «Кочегаре».