Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов

О чувственности и таланте

Наталья Милосердова о трагической истории любви-дружбы Маргариты Барской и выдающегося педагога и писателя Антона Макаренко.

Рассуждая о том, за что вообще можно полюбить человека, Маргарита Барская еще в молодости формулирует:

«…любить можно за что-то определенное. Хорошее. За широкий ум, за живое сердце, за богатую игру интеллекта, за ненависть к всяческой кривде, за юмор, и за способность к борьбе, за талант к жизни, и за светлые глаза. Хорошо, должно быть, в жизни встретить такого человека. Хорошо его полюбить, и чтоб идти рука об руку, плечо в плечо прямо в жизнь, по нехоженым дорогам, ничего не боясь. И если случится минута слабости, — чтоб можно было опереться на минутку на его руку, а если у него попадется такая минута, — то чтоб ему подставить не дрожащую руку».

Этот монолог — из периода «после Чардынина» и «до Милькина». Из чего следует — что от Чардынина она этого не получила. От Милькина — отношения с которым развивались как бурная и страстная мелодрама, — тем более. Вряд ли такая любовь-дружба могла быть мечтой остроумца и циника Радека. В размышлениях об участи красивой женщины Маргарита, хотя поводом стала судьба одной из ее сестер, изливает собственную боль:

«Если б можно было составить такую статистику: где больше счастья у некрасивых или красивых, то преимущество, и значительное, останется на стороне первых.

Пусть помнят, что красивые как правило несчастны в браках, более подчинены и вынуждены оглядываться на каждый свой шаг.

Пусть помнят, что всеобщее и постоянное внимание к красивой женщине — это бесцеремонная навязчивость людей, с которыми она не хочет общаться. Пусть знают, что наиболее страшные и трагические истории в жизни, наибольшие мученья выпадают на долю красивых женщин. ‹…› Красивой женщине очень много приходится страдать от незаслуженных ударов по самолюбию».

Эта запись в дневнике относится к позднему периоду, когда она потеряла уже и Чардынина, и Милькина, и Радека… И на новом витке своей судьбы она вновь возвращается к теме острой необходимости близкого человека в жизни:

«Человек всегда должен иметь кого-то, чье одобрение для него важнее и радостнее всего и чье порицание ему необходимо и важно. Это должно быть постоянное, если не повседневное общение. А у меня его нет».

Встреча и требовательная, возвышенная, нежная дружба с педагогом и писателем Антоном Семеновичем Макаренко стала самым важным, меняющим жизнь событием для Маргариты. О такой встрече, такой дружбе-любви она мечтала всю жизнь. И уж тем более теперь, когда ее лишили работы, — той самой страсти, в жертву которой она всегда приносила любовь к мужчине.

Антон Семенович Макаренко. РГАЛИ

Антон Семенович явно был очарован и покорен Маргаритой, но при этом он был «повязан по рукам и ногам» — жена, дети, больное сердце, общественный статус — и не имел, судя по всему, намерений разрушать семейные узы, более того, вынужден был «конспирироваться». Не стремилась к публичности и Барская, упиваясь долгожданными чувствами и превыше всего ставя душевный покой возлюбленного. Потому-то до недавних пор их отношения и были «за семью печатями».

Но эти отношения столь деликатны и бережны, что обнародование этой связи никак не может, на мой взгляд, задеть даже самых щепетильных потомков Макаренко.

Начнем с того, как и когда познакомились Барская и Макаренко. Общепринятая точка зрения — на отдыхе в Ялте летом 1938 года. Свидетельство Веры Адуевой: «…она поехала отдыхать в Крым и там познакомилась с Макаренко. Несмотря на его суровый вид на фотографиях — он был мужчина, а пройти мимо нее безразлично было невозможно. Это было серьезное чувство с обеих сторон».
То, что они общались в период пребывания Макаренко в Ялте, не вызывает сомнений, о чем свидетельствуют документы, подтверждающие их совместную работу в это время над сценарием по роману «Флаги на башнях». Вопрос в другом — не были ли Маргарита и Антон Семенович знакомы до того?

Инициатива знакомства, точнее — его развития, на мой взгляд, принадлежала Маргарите. Она не раз писала чем-то восхитившим ее незнакомым людям — летчице Осипенко, писателю Ильину… Собственно, ее первое письмо Антону Семеновичу выдержано в том же духе — чистого восхищения и любования неординарной человеческой личностью. Но из контекста следует, что они уже встречались: действительно, странно было бы, если б они, работающие на одной ниве, не пересеклись на каком-нибудь мероприятии ни разу до лета 1938-го.

Вот фрагменты из черновиков двух ее посланий:

«Извините, Антон Семенович, что я нарушаю этим письмом Ваше рабочее одиночество. Но мне хочется переслать Вам детские записки, которые Вас заинтересовали. Оказывается, у меня их меньше, чем я думала, но мне кажется, что и они интересны. Я посылаю Вам весь конверт…

Мой запас благодарности к Вам все увеличивается. Сейчас прочла „Книгу для родителей“. К сожалению, мне удалось достать только 8 и 9 [номера] „Красной нови“. Сутки я терпела, думала, что достану № 7, чтобы начать по порядку, но не вытерпела и рада. Прочла все подряд и прожила хороший, богатый чувствами и мыслями день».

«Я никак не могу утерпеть, чтоб не сказать Вам, что очень нравятся мне Ваши книги, но Вы сами тоже. Вы очень красивый человек. Говорю Вам это в таком смысле, как Горький говорил Станиславскому. В глаза такие вещи можно говорить только — когда очень много между людьми переговорено и нарощено (так у Барской. — Н.М.) личное отношение. Но я, когда читаю Ваши книги, то так именно отношусь к Вам лично, как если б у меня был большой опыт разговоров с Вами».

Конечно, можно только гадать, были ли эти послания отправлены адресату. Но положимся на то, что Барская «как все южане, скорые на действия», не преминула послать письмо, — тем более что она так нуждалась в это время в друге и единомышленнике.

Какое же это было «это время»? Поначалу, прочтя «Книгу для родителей», я решила, что идея «Отца и сына» родилась у Барской под ее воздействием, так как три основных модели отношений дети-родители, обрисованные в данной книге, как раз и стали центральными в ее сценарии и фильме. Но оказалось, что «Книга для родителей» писалась с середины 1936 года до середины 1937-го, и вышла впервые в № 7–10 журнала «Красная новь» за 1937 год, то есть тогда, когда фильм Барской уже был не только сделан, но и разгромлен. Скорее всего, именно в конце 1937 года — на какой-то акции по поводу этой книги — и состоялось их знакомство (возможно, когда десятый номер еще не вышел, так как Барская пишет только о седьмом-девятом). Два человека, посвятившие жизнь детям, — они просто не могли не заинтересовать друг друга.

Маргарита Барская в роли учительницы. «Отец и сын». Реж. Маргарита Барская. 1936

Макаренковеды утверждают, что «Флаги на башнях» Антон Семенович закончил в конце мая в Ялте, и его запись в дневнике от 1 июня: «Здесь для сценария читает рукопись М. А. Барская и хвалит» — первое упоминание о Барской в его бумагах — воспринимают как доказательство того, что они только что познакомились.

Но в архиве Барской я нашла заявку на сценарий, тема которого — «изображение советского юношеского коллектива, в наиболее совершенных формах воплощающего принципы коммунистического воспитания». Исполнителями указаны А. Макаренко и М. Барская, а время исполнения обозначено как «весна-лето 1938-го». Не исключено, что, оберегая семейный покой, А. С. мог утаивать свое знакомство с Барской до момента, пока оно не стало надежно мотивировано общей работой.

Барская, увы, редко датирует свои дневниковые записи. Тем более такие, которые начинаются как глубокомысленное эссе и постепенно переходят в откровенные объяснения в любви. Я убеждена — есть все основания считать «трактат» «О чувственности и таланте» своеобразным признанием в любви Антону Семеновичу.

Основополагающий посыл Маргарита формулирует так:

«Чувственность следует реабилитировать, это одно из дополнительных щупальцев для познавания жизни. И чувственность не следует отделять от страсти. Для чувственности необходима: физическая смелость, душевное целомудрие и ум с юмором, все то же, что необходимо для любой области деятельности талантливого человека. Вот почему большинство гениальных и талантливых людей чувственны».

Далее она доказывает, что «подлинные страсти — это достояние умных людей». И добавляет: «И зрелых». Потому что именно такой человек способен «познавать радость не от того, что любим, а оттого, что любит».

«Женщины таких мужчин узнают нервным обонянием, и возраст не играет роли. Неслучайно кто-то сказал:

„Мужчина мечтает быть первым в жизни женщины. Женщина мечтает быть последней страстью в жизни мужчины“.

Страсть желанна та, которая освещена интеллектуальной дружбой.
‹…› Разве есть что-нибудь красивее умных глаз, прекраснее мудрой улыбки и мужественных губ, которые улыбаются от радости?»

С этого места трактат — то есть рассуждения об отвлеченном предмете — переходит в прямое обращение:

«Поэтому я тебе говорю в некоторые минуты, что у тебя прекрасное сейчас лицо, у тебя всегда красивые глаза, а ты мне не веришь и делаешь мне неловкость, как будто я маленькая льстивая врунья.
И вообще мне надоело с видом восточного мудреца проповедовать тебе абсолютные истины, как будто ты их сам не знаешь!»

Антон Макаренко

Нет сомнений, что послание это адресовано Макаренко: он старше Маргариты на пятнадцать лет, его умом и талантом педагога и писателя она не устает восхищаться, она с материнской нежностью твердит о его интеллигентности и деликатности…

Конечно, это могло быть написано и после Ялты. Но попробуем все же разобраться: в феврале 1938 года Макаренко подписывает договор с Одесской киностудией «Украинфильм» на «сценарий на школьную тему», получив под данный проект аванс — пять тысяч рублей. Сценарий должен быть готов к 20 мая. Так, может быть, именно эту работу он предложил Маргарите? Может, именно ради нее он эту работу и взял? Ведь сам он в это время работает над «Флагами на башнях», а Маргарите «школьная тема» гораздо ближе, чем ему, и хорошо изучена. Можно предположить, что Маргарита не вдохновилась этой, уже отработанной ею темой, хотя, похоже, честно пыталась вникнуть: наброски на тему «спецшкол для трудных» есть в ее архиве. Зато, вероятно, вдохновилась «Флагами» — и начала слету делать по ним сценарий. А в Ялте они его только совместно закончили. Ну не могли же, в самом деле, они написать сценарий за неделю: 1 июня Макаренко пишет, что «для сценария читает рукопись М. А. Барская», а в письме директору Одесской киностудии А. Ромицыну, датированном 8 июня, он уже предлагает сценарий по «Флагам», сделанный «московским режиссером и сценаристом М. А. Барской, с моей помощью, конечно ‹…› по моему мнению, очень хороший».

А дальше начинается «хождение по мукам», ибо попытка Макаренко вернуть Барскую в режиссуру заканчивается поражением. Видно, что он, увы, не мастер в такого рода «играх», — его мотивации не имеют никакого отношения к тем, по которым Барской закрыт путь в кино. Наивно выглядят его доказательства: «…я не представляю себе, чтобы „Флаги на башнях“ [могли бы] быть поставлены не т. Барской, а другим режиссером. Здесь вопрос не только в авторском праве т. Барской, но и в моем непременном желании работать вместе с нею — больше всего я боюсь „развесистой клюквы“, а у т. Барской я нашел удивительное понимание материала…».

Он делает даже интеллигентную попытку шантажа:

«В случае Вашего согласия и реальных согласований вопроса о постановщике, сценарий я Вам вышлю. В противном случае придется возвратить аванс и договор ликвидировать».

Но ответ категоричен: «Кто угодно, только не Барская!». И он — уступает: «Ничего не поделаешь, возможно, что у Вас есть более подходящий режиссер».

Как пережили они с Антоном Семеновичем категорический отказ студии? Что страдали оба — очевидно («Душа моя скорбит смертельно», — напишет он). Иначе, может, и не свалился бы Макаренко в очередной раз с сердечным приступом. Хотя, наверняка, этому способствовали и дополнительно наложившиеся тревоги и негативные эмоции.

Через какое-то время после совместного отдыха в Ялте Барская нанесла визит Антону Макаровичу и Галине Стахиевне. Нюансы мне неизвестны: кто проявил инициативу, зачем, во что это вылилось. Понятно только, что встреча эта вызвала крайнее напряжение всех душевных сил как Барской, так и Макаренко, и вряд ли предложение такой «семейной встречи» исходило от них.

Антон Макаренко (справа) с женой Галиной Стахиевной (в центре). РГАЛИ

Антон Семенович крайне беспокоится и тревожится по поводу душевного состояния Маргариты после этого «подвига»:

«…очень хотел на Вас посмотреть — на душе моторошно[1] после вчерашнего. За мной гонятся и нагоняют тучи всяких дел, скоро я начну хохотать, как это делал Соломон Давидович[2].

Красавица! Очень прошу, очень… улыбайтесь — у Вас это так замечательно выходит.

Целую Ваши руки. А.»

Предположительно, встреча состоялась 1 августа. Думается, Галина Стахиевна сделала свои выводы — она была достаточно проницательна, чтобы догадаться о том, что происходит между Антоном Семеновичем и Маргаритой, но вряд ли мудра настолько, чтобы не дать понять этого мужу. Антон Семенович не выдержал такого напряжения — пятого августа 1938 года он потерял сознание на улице и потом долго лечился и восстанавливался.

Из Кисловодска Макаренко пишет Маргарите сурово-нежные письма, бережно и деликатно бранит за депрессивные мысли и шлет ободряющие телеграммы:

«Кисловодск, 8/XI-38

Дорогая Маргарита Александровна!
С праздником, с праздником!

Замечательным праздничным подарком могло бы быть Ваше письмо, а в нем для этого много прелестных строчек, но потом Вы прибавили и много гадостей, пакостей, зловредных, пасквильных. Не могу не рычать и не ругаться. ‹…› Почему же все-таки Вы пишете: ‹…› «и не очень безобразная смерть»? Какая чушь, простите! Разве о смерти можно что-нибудь думать в порядке плана? Мы, люди, имеем неумеренный аппетит к пошлости: нам хочется всегда счастья, благополучия, тишины, душевного покоя, нам не нравится, когда болит зуб или когда болит душа. Только в литературе мы наслаждаемся человеческими ценностями. А если такая ценность свалилась на нашу живую голову, мы начинаем скулить. Вы одарены ценностью в совершенно избыточном порядке: у Вас личность, требование к жизни, страсть и нетерпение, философски потревоженные корни, столкновения, удачи и неудачи, очарования, разочарования, талант и блеск, а Вы недовольны».

И жалуется сам:

«Поверьте, ничего не может быть пошлее, чем жизнь в санатории. Это пошлость, доведенная до гениальной отвратительности. Влезать в ванну, в которую в день влезает тридцать человек, а ванна помещается среди двухсот таких же ванн, — это полное уничтожение человека».

Но, наиздевавшись над санаторным бытом и помечтав о мировой революции, которая позволит свободно путешествовать по всему свету, в конце пытается приободрить Маргариту:

«От всего сердца, старого, опытного, мудрого сердца, желаю Вам хорошего святого беспокойства и насильственной улыбки.
И пусть Вас никто никогда не жалеет, — признак большого к Вам уважения. Самый лучший букет — нежность безжалостности. 
Ваш А.»

Помимо писем он шлет ей телеграммы.

16 ноября 1938 года:

«Еще раз проверьте законы прекрасного, и Вы увидите, как мы замечательно живем, а мелочи нужно любить, даже неприятные. Заказываю Вам миллионы улыбок самого срочного изготовления. Больше пишите рассказов и крепко спите. Счастье от Вас в нескольких переходах. Ваш друг».

26 ноября 1938 года:

«Ваше письмо — верх изящества. Низко кланяюсь. Благодарю. Приезжаю первого. Будьте счастливы. Ваш друг».

Барская едва ли не первой поняла масштаб и исключительность педагогического дарования Макаренко, которого после громкого успеха «Педагогической поэмы» ценили в первую очередь как писателя. Его даже назначили председателем одной из комиссий, организованных при Президиуме ССП, — для помощи писателям разных регионов. Признавая его литературный талант, она тем не менее считает, что преступно лишать его деятельности педагогической, ибо то, что может сделать он, — не может никто.

Фото с картины бывшего воспитанника колонии им. М. Горького (руководитель — А. С. Макаренко) Зобина «Приезд Максима Горького в колонию».

«Макаренко — настоящий подлинный мастер, крупнейший мастер. Писатель он очень талантливый, но педагог он просто гениальный. Если б зависело от меня, я бы доверила ему все воспитание детей в школах, сначала в Москве, а потом, когда бы он наладил, — и во всем Союзе. Он единственный человек, который поставил это дело так, как надо. Но для этого нужно, чтобы ему поверили настолько, чтоб хоть год не давали им „руководить“ всяким наркомпросовским крысам. Макаренко — такой человек, которому надо оказать полное доверие, и он даст пышный цвет, отплатит тысячекратной пользой.

Дело с образованием детей у нас поставлено механически, но еще туда-сюда — сносно, но дело с воспитанием — просто плохо. А принимая во внимание, что дети в такие периоды, как теперь переживает страна, особенно нуждаются в правильной системе, то я просто не могу спокойно думать, что Макаренко сидит в Союзе писателей и делает бесконечную груду нелепой работы, которую он пытается наполнить своей добросовестностью и смыслом, что ему не удается, — потому что перевоспитывать писателей гораздо труднее, чем воспитывать детей, даже пятьдесят миллионов детей. И вот он занимается этим вместо того, чтоб двинуть его на его природную работу, без которой он тоскует. Я уже избегаю с ним говорить на эту тему, потому что он, при всем его самообладании, плакал опять прошлый раз, как стал говорить о работе.

Я вижу, что ему тяжело, сил у него много, организационный зуд — колоссальный, а на писательском подножном корму ему скучно. С каким беспокойством он сказал — ну, они, наверное, не согласятся. Правда, у меня сердце сжимается от страха — он может умереть, но он будет счастлив, а теперь он мучается».

Судя по всему, условия Макаренко были приняты — по крайней мере, речь о его школе в письме Мары матери идет уже как о деле решенном. И, скорее всего, вступление в должность должно состояться во время зимних каникул (о каникулах упоминает Маргарита), то есть в конце 1938 — начале 1939 года.

«Мамочка!

Пишу вдогонку. Хочу тебя порадовать и успокоить. Скоро Женька не будет ездить на машине, а будет работать в школе у Антона Семеновича. Во вторник Антон. Сем. обедал у нас. Женьке удалось приехать к трем часам.

Мария Николаевна превзошла себя — приготовила обед-сюрприз: белки, фаршированные икрой, желтки, запеченные в тесте, рыба, фаршированная грибами, луковый суп, мясо в мадере. В общем, обед французский.

Антон Семенович мечтал вслух, какой будет школа. Женька слушала как зачарованная, но подавала реплики, а потом Антон Семенович сказал: Евгения Михайловна, пойдемте со мной работать. Женя: „Я пойду хоть дворником!“. А.С.: „Зачем же дворником. У вас есть очень нужные для школы специальности — Вы библиотекарь, шофер, немного художник. А главное, у Вас глаза горят, такие люди мне и нужны“.

Ты знаешь, мамочка, у меня так хорошо стало на душе — как давно не было. Неважно, что Женя будет делать в школе. Вероятнее всего, заведовать библиотекой, важно, что она будет работать у Ант. С., это ее счастье. Видишь, как хорошо все складывается. Не беспокойся ни о чем. Лечись, отдыхай, моя необыкновенная мама…»

Макаренко умер 1 апреля 1939 года от разрыва сердца в вагоне пригородного поезда — перед его отправлением в Москву со станции Голицыно, где он находился в Доме творчества «Писатель». Уверена, что его боль за Маргариту, и тщетные попытки помочь ей приблизили эту преждевременную смерть.

Похороны Антона Макаренко

«Есть люди, с которыми не вяжется представление о смерти. Это люди громадного творческого жизненного наполнения. Таким был Макаренко.

Сказать о таком человеке „был“ — это нестерпимо больно.
Чтобы почувствовать горечь потери, надо знать и ценить то, чем обладаешь в полную меру, когда оно есть.

Голова выпила кровь из сердца, но в голове кровь сердца».

«Флакон духов, подаренный в Ялте. Душилась редко целый год, бессознательно, тогда, когда его долго не было, скучала. Смерть. В флаконе осталась одна треть, запах пережил человека. Через год опять в Ялте, вспомнить разговор у балюстрады».

«У меня самое большое горе, какое только может быть у человека. Мой друг умер.

Ровно год тому назад он жил здесь, в белом доме, окруженном лаврами, кипарисами и розами.

Сегодня утром в парке, на серой, чисто вымытой гальке я нашла прошлогодний каштан. Он свежего цвета, как будто свалился с дерева вчера. С одного бока у каштана вмятина, но шкурка его гладка и упруга. А друг мой мертв.

Горы по утрам умытые, серые, приветливые. А он в земле.

Старый дуб на круглой площадке, тот, у которого буря отломила половину в прошлом году, теперь опять совсем развернулся. А он не существует больше.

Все, что накапливала природа, что огранивалось, передавалось из поколения в поколение, что складывалось жизнью, мыслью, поступками, все, что составляет неповторимую прелесть человеческой личности, все исчезло. Умер».

Примечания

  1. ^ Украинизм, соответствует русскому «муторно», «тошно» — то есть тревожно и противно сразу.
  2. ^ Фантастически прижимистый завхоз из «Флагов на башнях», который начинал театрально хохотать в ответ на претензии и требования колонистов.
Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera