Наконец осуществилась самая долгожданная мечта Пырьева — он начал снимать «Братьев Карамазовых», продолжая работать в Союзе. Нагрузка оказалась нечеловеческая, но никакие уговоры друзей не могли убедить его хотя бы на время оставить второстепенные дела. Часто давало знать о себе больное сердце. Он уже не мог избежать больницы, хотя и старался если не избежать, то хотя бы выбраться из нее поскорее. Бесконечно в палате звенел телефон. Всяческими путями — правдами и неправдами — пробивались к нему посетители. Пырьев убеждал врачей, что это помогает его скорейшему выздоровлению. ‹…›
Я убежден, что на его уход из жизни оказал влияние некий вакуум в его общественной деятельности, которая была его второй натурой. Свершилась чудовищная несправедливость — освобождение Пырьева от обязанностей первого секретаря Союза. Это исподволь давно подготавливалось на Старой Площади — их не устраивала чрезмерная самостоятельность Пырьева, его смелые выступления, прямая критика так называемых «надзирателей за культурой». ‹…›
Взрыв произошел на заседании Идеологической комиссии ЦК (существовала такая под председательством М. Суслова — «серого кардинала», как звали его за глаза). Присутствовавший на заседании Пырьев сравнительно спокойно выслушал критику в адрес кино, но одно выступление вывело его из равновесия. С присущей ему самонадеянностью и вседозволенностью зять Хрущева обрушился на кинорежиссуру, которая, по его определению, «зажирела», «загребает большие деньги», якобы слишком легко ей живется за счет государства и при этом еще делает плохие картины. Пырьев не выдержал. Зная, как на самом деле живется кинематографистам, можно сказать в долгах от картины до картины, он вернул Аджубею все, что тот приписывал кинематографистам. И это было небездоказательно.
Ожидать пришлось недолго, когда отомстят Пырьеву за его честное выступление. Вскоре в «Известиях» появилась явно инспирированная статья с большой порцией ругани и личных оскорблений. Придравшись к тому, что Пырьев позволил себе выразиться неприличным словом на съемке перед массовкой, несмотря на его публичное извинение, газета буквально смешала Пырьева с грязью. Затем последовали действия. Во время отсутствия Пырьева в Москве было сочинено от его имени письмо в ЦК с просьбой об отставке c поста первого секретаря Союза кинематографистов, чтобы уступить место молодому руководителю. В подкрепление этого замысла был командирован в Нижний Новгород, где снимал Пырьев натуру, один из секретарей Союза — А. Караганов. Пырьев, словно загнанный зверь, был обложен со всех сторон. Догадываясь о содержании письма, он подписал его на съемке не читая. Так была учинена расправа с Пырьевым — перечеркнута огромная работа на протяжении нескольких десятков лет одного из выдающихся общественных деятелей. Оставалось одно, может быть, самое дорогое — «Братья Карамазовы». И, несмотря на то что продолжал он работать над картиной с максимальной отдачей, обида подтачивала его силы — не хватало тех общественных забот, которыми была заполнена вся его жизнь.
Чтобы лучше понять Пырьева, приведу еще один эпизод.
Однажды Пырьев, Ромм, Александров и я одновременно оказались в больнице и в одном корпусе — сердечников. Перейдя на режим ходячих больных, кроме Пырьева и Ромма, мы часто собирались, чтобы скоротать время. Однажды неожиданно появился Пырьев. Он был весь на нерве, мрачный, явно не в себе. Не обронив ни слова, скрылся в палате у Ромма. Вскоре мы узнали, чем вызван его приход. Убедившись, что Ромм бодрствует, Пырьев опустился около его кровати на колени. Дрожащим от волнения голосом он произнес: «Прости меня, Миша, за то, что я доставлял тебе много огорчений». Потрясенный Ромм поднялся и обнял Ивана. Заглянув в палату, мы были свидетелями, как они, обнявшись, плакали...
Марьямов Г. Бойцовский характер // Иван Пырьев в жизни и на экране. М.: ВТПО «Киноцентр», 1994.