1954 год. Изгнанный за «тяжкие грехи» с созданного в каком-то смысле и мною «Ленфильма», я пришел к только что назначенному директору «Мосфильма» Ивану Александровичу Пырьеву наниматься на службу. Возникла какая-то странная дружба. Она длилась пятнадцать лет. Кажется, чуточку я стал понимать, какой он есть, Пырьев. Стали понимать и другие. ‹…›
Вспоминая о режиссере И. Пырьеве, неизбежно приходишь к выводу: какой противоречивый режиссер! Противоречивый человек! Вроде как малоэрудированный, что во дни Эйзенштейна казалось почти что равным некультурности, а часто выяснялось — начитан будь здоров! И осмысливает все по-своему, неожиданно. Когда дружит, души в человеке не чает. И внезапно ощерится, как рысь, орет на своего же, белеет до цвета мела. И почти сейчас же взыскующе: «Да ты пойми только...» И уж совсем эйзенштейновская черта: страсть организовывать. Кулешов сорганизовал блестящую мастерскую, Вертов — мировое киночество, Козинцев, Эрмлер, я — ленинградскую студию. Эйзенштейн только что не организовал фабрики-кухни для престарелых монтажниц, все остальное организовывал. Черта эта в Пырьеве стала решающей. Картины ставил и — организовывал. В 1956 году позвал нас — Ромма, Юткевича, Райзмана, Калатозова, Рошаля, меня — и умильно предложил: «Есть ВГИК. И пусть себе будет. А что если, братцы, организовать курсы на „Мосфильме“ силами „Мосфильма“, для „Мосфильма“?»
Согласились. Организовали. Дюжину приняли, а вышло — дай бог им здоровья! — полдюжины: Данелия, Захариас, Таланкин, Аббасов, Туманов, Микаэлян. Что там ни говори, недурно. Казалось бы, сделали опыт — и ладно. Но в 1963 году, неугомонный, противоречивый директор предлагает опыт повторить. И вдруг приходят в кино Панфилов, Океев, Аскольдов, Геворкян, Осепьян, К. Ершов, Габескерия, Рашеев, Решетников, Юнгвальд-Хилькевич. Как видим, неплохой был организатор Иван Александрович Пырьев. И вот уже тридцать лет существуют созданные курсы. И кто-нибудь пряник подарил бы к праздничку. Какой там пряник. Кому? Каким-то курсам. За тридцать лет выпустили и выпускают десятки превосходных сценаристов и режиссеров, а стоят если не копеечку, то две.
В 1957 году возникла у Пырьева совсем бессмысленная идея: создать Союз кинематографистов. Как это удалось, не ведаю. Кажется, к делу был причастен человек, получивший схожую с индейскими кличками: «И примкнувший к ним Шепилов».
Председателем Оргкомитета Союза стал И. А. Пырьев. Тот самый, противоречивый... Скажем, вздумалось первому (Первому!) секретарю ЦК Молдавии Бодюлу, как тогда говорилось, «смыть на гребешки» фильм Михаила Калика «Человек идет за солнцем»: не так, понимаете, нужно ходить за солнцем. Он, Бодюл, лучше знает, как ходить за солнцем. Тут-то постараться бы, вытянуться во фрунт, гаркнуть во все горло: «Правильно, товарищ Бодюл!» А Пырьев пошел в бой, помог найти экземпляр, фильм — какой ужас! — увидели.
Как-то рассказал я Пырьеву: живет в Москве диковатый провинциальный актер, говорят, талантлив, ни угла, ни театра, ни маячащей роли в массовке. По амплуа — нечто вроде «неврастеника». Пырьев брезгливо отмахнулся: «До чего же я этих самых неврастеников не терплю. Какой же он талант, если в Театре киноактера не состоит? Там все — таланты, сверхталанты! Пусть хоть один без таланта будет, неврастеник. Надо бы ему комнатку в общежитии дать. Ну и рольку какую-нибудь малозначащую».
Рольку актер из провинции сыграл, и не одну: майора Фарбера в «Солдатах», в «Ночном госте» на «Ленфильме», Мышкина в театре на Фонтанке. И Гамлета...
А ведь, наверное, в Театре киноактера на улице Воровского лучше знали: ничего в актерах Пырьев не понимает. Подумаешь, нашел Ладынину, Крючкова, Лукьянова, Зельдина, Лучко, В. Васильеву, Андреева. Дал ход Людмиле Гурченко, Ларисе Голубкиной. А в последнем фильме режиссера, не им найденные, но вместе создавшие эпопею, дорогого стоящие Кирилл Лавров, Михаил Ульянов, Марк Прудкин. ‹…›
Еще воспоминание. Приезжает Пырьев после съемки очередного фильма на Кубани, рассказывает мне:
— Понимаешь, прихожу я, как полагается, к секретарю обкома. Он меня как родного принимает, говорит: «Зря вы это, Иван Александрович, „Кубанских казаков“ сняли, благоденствие в станицах изобразили. А я в те времена секретарем райкома был, знал — никакого благоденствия. Вы бы теперь, дорогой Иван Александрович, сняли „Кубанские казаки“, теперь в станицах всюду благодать». А я в этой самой станице только что снимал. Людям жрать нечего было. И он знает, что я это знаю, и я знаю, что он знает. Знает и радостно мне улыбается. И я, подлец, ему улыбаюсь. Так принято...
Вот так же в день, когда его неизвестно почему любезно освободили от руководства, он выступал с прощальной речью, сказал все полагающиеся слова и пожелания и улыбался. И все кругом улыбались и хлопали, хотя совершенно не знали почему. Точнее: знали, но знание свое держали в жилетном кармане. О главном не только не знали, но даже не догадывались. Вот говорят: годы застоя. Ну, с медицинской точки зрения, застой, пожалуй, и вреден. Кровообращение нарушается, но какой же это был «застой», начиная с 1924 года, скажем, до 1985 года? Было не то что падение, а непрерывное падение. Рядом с удивительными взлетами и победами.
Ну а Пырьев?
Вернулся, как говорится, к основной профессии. Занялся постановкой фильмов.
Трауберг Л. Каким он был... // Иван Пырьев в жизни и на экране. М.: ВТПО «Киноцентр», 1994.