Склонный к фетишизации «эмоциональности», «к потрясению зрителя» и тому подобному, тов. Пырьев усугубил импрессионистские и экспрессионистские элементы сценария, чем, по общему признанию, значительно ослабил политическую установку сценария.
Сами же авторы, творческий метод которых оказался близким методу режиссера, с удовольствием констатировали полное соответствие режиссерской разработки их замыслу. Из стенограммы заседания бригады АРРКа
Пырьев: «Меня лично как режиссера никогда не привлекала ни хронология, ни бытовизм, ни жизнь как она есть, ни натурализм, ни последовательность. Я всегда искал таких вещей, таких приемов, которые бы наиболее выпукло, наиболее действительно, наиболее эмоционально подавали бы содержание фильмы и мысли, которые бы страшно воздействовали, и отсюда тяга в „Посторонней женщине“ и в „Гос. чиновнике“ к яркости красок, к гротеску, к обобщению, к остроте, к сильной динамике». ‹…›
Как он представляет себе наиболее удачное выполнение творческого замысла, тов. Пырьев приводит в пример один кусок из заграничной картины (постановка Кирсанова):
«…Кусок такой: сидит женщина голодная, с ребенком, выпущена из родильного дома, на бульваре. Рядом с ней сидит мужчина и ест очень медленно кусок хлеба с колбасой… Эта сцена, как она есть, вот эта сцена на бульварчике, происходит на ста метрах, и эти сто метров, несмотря на то что эта сцена вырвана из общего содержания картины, эта сцена чрезвычайно сильно, потрясающе воздействовала на аудиторию. Я не хочу сказать, что у меня в картине будут такие же сцены. Ничего подобного. Я только хочу сказать, что это наиболее близкий образец и пример того, к чему я хотел бы идти».
Волощенко В. Уроки «Товара площадей» // Пролетарское кино. 1932. № 7.