Сельянов, думаю, именно загадан природою, как тот, кто родится почти в середине века — 1955-й, почти в середине года — август... И эта вертикаль упрется почти в середину России — в подмосковную деревню Луковня: и золотистое, и горькое, и слезы, и для здоровья... Но это будет место рождения художника; мальчик же мог появиться на свет где угодно: отец был военный, летчик, и придется вначале употребить «гарнизон»...
Кто родится, чтобы...
В четырнадцать лет он взял в руки любительскую кинокамеру, и с тех пор «кино — мое единственное приключение в жизни». В Политехнический институт поступил только потому, что там не было руководителя самодеятельной киностудии — и стал им, и назвал ее «Сад». Через три года — ВГИК как естественная ступень легализации ощущения «кинематографист» (ощущения в пальцах: склеивал 16-миллиметровую пленку, прижимая большим и указательным, и в кожу навсегда впитались многие-многие изображения-кадры. «Когда-то я прочитал, что Ван Гог ел краски. Я это понимаю»). В 80-м — и эта история уникальна в истории советского кино — группой молодых людей был снят фильм «День ангела». В условиях любительской студии — профессиональное кино, которое приобрело государственный технический вид и соответствующий статус «государственного » только через семь лет, когда оно, намыкавшееся, оказалось на «Ленфильме». Где с тех пор Сергей Сельянов и обитает вместе со своими постоянными сценаристом Михаилом Коновальчуком и оператором Сергеем Астаховым. И где этой компанией сделан еще один фильм, «Духов день». (И чтобы завершить с «данными»: после сценарного факультета ВГИКа были еще Высшие режиссерские курсы.) Оба эти «Дня...», не похожие ни на какие иные, суть явления современного русского кино. Переживают ли авторы, что непереводимы вполне? Знающий себе цену интраверт Сельянов очень аккуратно вспоминает в подобной связи о Платонове, Маркесе и Гоголе. И говорит, что достаточно много квалифицированных зрителей и за «пределами»... Да, его фильмы, «литературны» — в них слова играют, они переворачиваются, падают и прыгают, они даже видимы, — но существование порога восприятия не разочаровывает, ибо естественно.
Удивительно другое. Этим фильмам (без ложного смущения сравню их с клюквой на болоте — крепкие, красивые, сухие и полезные — страсть! — ясно и неясно, как среди мха выросшие) при всей очевидной мощи и законной неожиданности являемых ими образов, этому абсолютному и самодостаточному кино, невысказываемому в принципе, очень... помогают, что ли... слова Сельянова.
Например: «Как произошло крушение материализма в моем сознании? Это фиксированный момент. В шестом классе мы изучали „Как закалялась сталь“ (классический роман социалистического реализма. — О. Ш.). Там герой спрашивает попа: „А Бог может создать камень, который не может поднять?“ — „Да“, — отвечает поп. „А поднять его может?“ — И поп посрамлен... Я был тогда... ну, отец-летчик, война, страна... понятно... Я по-пионерски... хотя подшучивать над людьми не люблю... — с тем же вопросом к одной из четырех сестер матери, тете Наде, верующей по-простому, по-народному. „Может ли Бог создать камень, который не может поднять?“ — „Может“, — отвечала тетя Надя. „А поднять его может?“ — „Может“, — сказала она не задумываясь. И во мне даже переборки какие-то рухнули. И я ушел куда-то... Это состояние требовало паузы. Какого-то выживания... собачьего. В общем, с того момента я вдруг... Не знаю, что „вдруг“...». И послушав вот так Сельянова часа два с половиною — а разговаривать степенно он тоже умеет... Насладившись его трезвым ощущением «наизнанки» и парадоксальности всего окружающего, приобщившись к его серьезному юмору и изысканной ироничной рефлексии в собственный адрес... Понимаешь «вдруг», что среди слов и словосочетаний он знает себя, ибо загадан был, видимо, как слово.
Шервуд О. Сергей Сельянов // Сеанс. 1991. № 4.