‹…› Гораздо важнее, чем из «положительности» или «отрицательности» в поиске рисунка роли, и внешнего и внутреннего, исходить из жанра, настроения, стиля фильма. «Раба любви» — ироничная, грустная, смешная мелодрама. Именно грустная. Михалков хотел, чтобы трагические куски игрались не как трагические, а как трогательные. В этом ключе строились линии всех персонажей. Это была картина — импровизация на заданную тему. Главное игралось как проходное, как бы вдруг родившееся на наших глаза. Вот вдруг взбрыкнулась знаменитая актриса Ольга Вознесенская: «Господа, что мы репетируем, что мы играем?!» Принципиально важные слова, дающие развитие внутреннему действию, звучат в капризных интонациях Вознесенской. Все как бы невзначай, как бы родилось только что, на наших глазах, и стало фильмом только потому, что оператор в этот момент крутил ручку камеры. Вот мой герой, надеясь, что его никто не видит, пытается подтянуться на ветке, но, увы, тяжеловат... Вот он смешно, непонятно зачем, перепрыгивает через маленький камешек. Эти чисто внешние, вроде бы необязательные куски давали дыхание фильму, воздух, создавали атмосферу тягостного ожидания, бессмысленной попытки занять себя хоть чем-нибудь, отвлечься, сделать вид, что ничего не изменилось, ничего не происходит. Что-то очень близкое чеховским персонажам было в моем герое. Порядочный, но безвольный, не способный действовать, не умеющий даже по-настоящему обидеться, он плыл по течению — куда волна вынесет. Конечно, на одних внешних черточках такой образ не построишь. В «Рабе любви» Михалков не давал строгой линии внешнего рисунка роли. Он наговаривал, настраивал так, чтобы я внутренне был готов к основным сценам. Михалков, как мне кажется, достиг того виртуозного владения профессией, когда, хорошо зная актера, его комплексы, его сильные и слабые стороны, верно нажимая на клавиши его души, он умеет добиться нужного ему звучания. Способность эта в полную силу проявилась в работе над «Неоконченной пьесой для механического пианино».
Конечно же, Платонов — моя лучшая, любимая, качественно иная по сравнению со всем, что было сыграно раньше, роль — вся была «пропущена» через меня.
Меня сразу же поразил сценарий, его истинно чеховский дух, современность, цельность, несмотря на то, что он собирался из разных произведений. Больше же всего поразил Платонов — роль писалась специально для меня. Но, читая сценарий, я никак не мог поверить, что это мне предстоит играть чеховского героя-любовника, душу общества, любимца женщин, самого умного, вернее, мудрого из всех, потому что он один по¬нимал до конца правду о себе и о других. Один знал всему цену. Я благодарен Михалкову за то, что он увидел во мне внутреннюю способность сыграть Платонова.
Калягин А. Болевая точка образа (Интервью И. Германовой) // Кинопанорама. Сборник статей. Выпуск 3. М.: Искусство, 1981.