Кажется, в этом фильме — доселе изящнейшего из режиссеров — никто и ничто не остается в своих пределах; все и вся выходит из самих себя, из своих берегов. Если решительная по натуре героиня Нонны Мордюковой пугается (а в непривычных условиях это случается не раз), то чуть не до обморока, пугая других; если хохочет, то гомерически; если стукает по лбу беглого зятя, то так, что он валится с ног. Если зять, доведенный ее добрыми намерениями до белого каления, берется переплясать тещу, то это уже не пляска, а ристалище. ‹…›

В том-то и дело, что героиня Нонны Мордюковой — это «священное чудовище» деревенской темы (спешу заверить подозрительного читателя, что это не поношение: «священным чудовищем» неореализма называли великую Маньяни) — встречается не только с полуцивилизованной дочерью, с ушедшей в одиночество, огороженное поп-громкостями, внучкой, застрявшим в предместье и спившимся мужем. Она встречается с Городом. Город в картине не карикатурен, как вовсе не карикатурна сама Мария, — он тоже вздыблен усилием авторского воображения, представлен не в усредненности своего быта, а в крайностях и странностях сосуществования в нем укладов и форм. ‹…›

Если от сюжета фильма обратиться к структуре эпизода — его конструкции, то и здесь обнаружится тот же взрывной характер. Каждый эпизод как бы стоит дыбом, не переходя плавно в следующий, а сшибаясь с ним без привычных тормозов.

‹…› картина не о преимуществах деревенской простоты и не о преимуществах городских удобств, не о бездуховности, как модно теперь выражаться, не об «отдельных недостатках», а о состоянии катаклизма, в котором живет современный человек, уже потерянный для устоявшихся патриархальных отношений, собранный в новые, еще не освоенные им общности, окруженный полезной, но неподвластной техникой и «службами», которые предпочитают служить себе, а не ему. ‹…›

Мотив маневров, окольцовывающий фильм и тоже сущностный для его смысла, как memento тотальной угрозы, взрывается другой его кульминацией — проводами новобранцев. Эта огромная сцена (напоминающая масштабом о калатозовском фильме «Летят журавли»), где родные пробиваются друг к другу через человеческую массу, в какой-то момент обнаруживает истинный и широкий смысл слова «родня». И тогда Мария в своей великолепной и человечной нелепости оказывается действительно нужна всем — еще деревенская, уже чуть-чуть городская, жена, мать, бабушка, знакомая, родственница всем нам...

Туровская М. На флейте водосточных труб // Туровская М. Памяти текущего мгновения: Очерки, портреты, заметки. М.: Советский писатель, 1987.