Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Увидимся в аду
Из интервью 2014 года

Если бы 2014 год был сериалом «Игра престолов», то Олимпиада в Сочи была бы той редкой серией, когда убивают только злодеев, а все хорошие герои становятся королями. Эмоции, связанные с выступлением сборной России (и с ее победой в итоговом зачете), объединили в один большой фан-сектор и «ватников», и «белоленточников». Генеральный директор Первого канала Константин Эрнст руководил командой, которая ставила церемонии открытия и закрытия Олимпиады — и обе получились, возможно, самыми впечатляющими телевизионными шоу за долгие годы.

Ким Белов: Константин Львович, в современной России, пожалуй, только одному теленачальнику — вам — удалось показать стране высокие и правильные стандарты. Олимпиадой в Сочи вы попытались примерить на нашу страну абсолютно европейский образ жизни.

Роман Супер: Да, люди по-хорошему офигели. Эрнст снял и показал привлекательную Россию, о которой можно только мечтать. Такую страну, в которой хочется жить и рожать детей. Красота, успех, ­безопасность, свобода, симпатичные и счастливые люди на улицах. В поездах не насрано. Оружием никто не бряцает. И даже не хамят!

К. Б.: Этот прекрасный образ для внутреннего и внешнего потребления сработал очень духоподъемно. При этом все без псевдопатриотической пошлятины. И тут хренак: Крым наш! Хренак: война с Украиной! И все впечатление испортилось тут же.

Р. С.: Сломанные цветы.

Константин Эрнст: Ну конечно, жалко, что не было нескольких месяцев для того, чтобы ощутить приятное послевкусие Олимпиады. Но за последнее время произошло столько грандиозных и драматичных событий, что и времени-то для сожаления не осталось. Случилось так, как случилось. Это называется «ход истории».

К. Б.: Это, должно быть, очень обидно. У вас украли мечту.

Р. С.: У нас у всех ее украли.

К. Э.: Знаете, я свою мечту реализовал — в течение февраля и марта. Четыре раза. Энергия Олимпиады сыграла в последующих событиях свою позитивную и негативную роль. Олимпиада — это событие, далеко выходящее за рамки спорта. Это геополитика. И все взаимосвязано. Одно толкает другое, инициирует третье и ­индуцирует четвертое. Олимпиада была хороша и теперь вызывает такую сильную ответную реакцию. Была бы погаже — и реакция была бы слабенькая. Думаю, спустя годы нам можно будет поднять всякие документы и написать подлинную историю 2014 года. И мы про это будем все так же хорошо знать, как сейчас, например, знаем историю Первой мировой войны. Понимать механизм принятия решений и их мотивы. Как бывший биолог, я всегда полагал, что человечество эволюционирует довольно медленно, но, наблюдая за действиями международного сообщества в последние месяцы, прихожу к выводу, что оно не эволюционирует вовсе.

Р. С.: А я, как бывший студент журфака, всегда полагал, что телевидение помимо целой кучи разных функций может помочь людям и с эволюцией. Оно должно просто показывать все как есть. Но этого не происходит. Вот, например, почему крымская речь Путина не транслировалась ни по одному федеральному телеканалу, в том числе и по «Первому»?

К. Э.: Вы знаете, что это за речь?

Р. С.: Не очень знаю, вы же ее не показали. Хотя каждому слову и телодвижению президента до этого случая всегда посвящались часы эфира.

К. Э.: По-моему, это было просто общение президента с депутатами на тему текущих событий. Современная политика отошла от мощных statements. В текущей ситуации все страны пытаются скрыть свои прямые намерения, и statement — не самый популярный жанр. Когда вводились продуктовые санкции, мои либеральные знакомые атаковали меня истерическими вопросами, а правда ли, что сегодня будет обращение президента к нации. Но его никто не планировал. Просто многие люди свое катастрофическое представление о реальности активно навязывают остальным. Особенно те, кто находится в перманентно вздрюченном интернет-общении.

Р. С.: Люди реально боятся, что сейчас начнется война в полный рост. Люди, лишенные полной информационной картины, ловят каждый сигнал, намек и интерпретируют все это как умеют.

К. Э.: Нас от войны в полный рост страхуют великие физики — авторы «Манхэттенского проекта». Они не верили политикам и понимали, что нужно сохранить баланс в мире. Поэтому я думаю, что мы застрахованы.

К. Б.: Ром, вообще-то мы обещали, что обойдемся без политики. Константин Львович, вы понимаете, насколько вы влиятельны?

К. Э.: Я как-то не задумываюсь об этом, честное слово.

К. Б.: Итак, вы очень влиятельны, даже если об этом не задумываетесь. На вас смотрят десятки миллионов человек, и их поведение во многом диктуется тем, что вы им показываете.

К. Э.: Влиятелен не я, а канал, которым я руковожу. А люди, убежденные в том, что пасут народы, нуждаются в срочном обращении к доктору.

Р. С.: Тем не менее вам наверняка хотелось бы чем-то запомниться человечеству. Чем?

К. Э.: Несколькими отпечатавшимися в голове человечества ­картинками.

Р. С.: Какими?

К. Э.: Кое-какие в моем послужном списке есть. Несколько картинок из программы «Взгляд». Несколько картинок из «Матадора». Что-то из «Евровидения» и, конечно, Олимпиада.

К. Б.: Возможно, что-то из чемпионата мира, который будет через четыре года.

Р. С.: Константин Львович, а вам что важнее: сам процесс жизни или вы уже в таком возрасте, когда начинаешь задумываться, что останется после тебя?

К. Э.: Я поймал себя на том, что последние лет двадцать пять нахожусь в одном возрасте.

Р. С.: Пубертатном?

К. Э.: Нет, чуть постарше. Лет в двадцать пять я зафиксировался. В пубертатном было бы счастьем находиться. Но к такой мудрости меня Господь не сподобил. Многие мои знакомые будут находиться в пубертатном возрасте до самой смерти. Это счастливое состояние, но не всем дано.

К. Б.: У нас же и страна считается очень инфантильной. И с этой точки зрения то, чем вы занимаетесь, очень важно.

К. Э.: Я надеюсь, что «Первый» все-таки пытается сделать страну более взрослой.

К. Б.: Наоборот. «Первый» работает как большой папа, ведет зрителя за руку. Как ребенка на детскую площадку. А зритель очень жадно хватает все, что показывает телевидение.

К. Э.: Если говорить о воздействии, телевидение все-таки не хирургия. Это скорее гомеопатия.

Р. С.: Легкая наркомания в смысле?

К. Э.: Воздействие существует, безусловно. Но доза этого воздействия разная.

К. Б.: Я ходил как-то раз к гомеопату. И меня после этого тошнило два дня.

К. Э.: Кого-то, конечно, тошнит и от телевидения.

Р. С.: Вас тошнит от телевидения?

К. Э.: Нет, я его делаю и люблю.

Р. С.: Никогда? Вы нажимаете на кнопки пульта… и что, никогда не тошнит?

К. Э.: Ну, может, иногда подташнивает, но не от Первого канала.

Р. С.: Скажите, а как бы выглядел ваш телеканал, если бы мы жили в другой России? В свободной, демократической, без ограничений свободы слова. Можете сверстать один телевизионный день?

К. Э.: Скажу абсолютно искренне. Я хорошо знаю ­телевизионную практику в Штатах, в Европе, в Англии. У меня там куча друзей и знакомых, я обсуждаю с ними их взаимодействия с властью. Так вот, СМИ, построенного на одной свободе слова, не существует нигде. Наверное, было бы интересно, чтобы такие СМИ и такие страны были. Но так не бывает. Это уравнение для идеального газа. Учебник физики для восьмого класса.

Р. С: Вы про идеальную систему. А нам хотя бы одну телевизионную программу, в которой журналисты представляют не генеральную линию партии, а мнения живых людей. Классно было бы, нет?

К. Э.: Да, было бы очень классно. Да и у живых людей мнения часто вполне противоположные.

К. Б.: И это значит, что мы не должны хотя бы к этому стремиться?

‹…›

К. Б.: А вы сами Первый канал смотрите? Не пять минут, а вот десять часов подряд сможете выдержать?

К. Э.: У меня в кабинете работает «Первый» на разных орбитах. А на работе я обычно бываю больше десяти часов в день.

Р. С.: А что сейчас идет по «Первому»?

К. Э.: Который час?

К. Б.: Семнадцать тридцать.

К. Э.: Сейчас идет программа Юли Меньшовой «Наедине со всеми». Очень любопытная программа. Вы же ее не смотрели ни разу, только честно.

Р. С.: Не смотрел.

К. Б.: Ром, не надо, честно, так мы тебя на работу на «Первый» не устроим. А вот я смотрю «Первый» постоянно. Новости регулярно смотрю, «Давай поженимся!».

К. Э.: «Давай поженимся!», кстати, очень прогрессивный проект. Рома, вы же его наверняка не видели?

Р. С.: Играя роль вашего антагониста, я вам должен ответить, что не видел. Но тогда совру. Видел. Прогрессивный ли это проект? Знаете, я был недавно в Германии и смотрел по немецкому телевидению их аналог «Давай поженимся!». И там в программе происходило примерно все то же самое, что и в первоканальной версии, но только речь шла про гей-пару. Если в сложившейся у нас в стране ситуации один из выпусков «Давай поженимся!» будет посвящен и таким отношениям тоже, то я с вами соглашусь: «Давай поженимся!» — страшно прогрессивный проект.

К. Э.: Не знаю, какую вы версию видели. Во-первых, «Давай поженимся!» — это наш оригинальный проект, а не лицензионный. А во‑вторых, у нас, видите ли, страна довольно старомодная. И все-таки очень straight. Поэтому травмировать большую часть аудитории обсуждениями гей-пар не нужно. Я думаю, что зрители «Первого» не будут от этого счастливы. А геи пусть решают свои проблемы как-нибудь сами, они обычно справляются.

К. Б.: А мне кажется, этот конфликт мировоззрений давал бы очень хороший рейтинг.

‹…›

Р. С.: Константин Львович, скажите, а вы тоже, как и многие ваши коллеги, считаете, что став большим начальником, вы предали Эрнста-­художника?

К. Э.: Нет. У меня есть предел компромисса. Я украл у себя как у автора кучу времени. Но с другой стороны, мое положение дает гораздо более широкие производственные возможности и оперативность в принятии решений, которые независимый художник вряд ли может иметь.

К. Б.: Я с Ромой не согласен, это не предательство. Но мне кажется, что при другом раскладе вы бы производству фильмов посвящали больше времени. Вы бы снимали сами как режиссер.

К. Э.: Я бы, конечно, снимал как режиссер. Но я сейчас понимаю, что, находясь в жерле вулкана, в котором происходит куча всего интересного, мне было бы жалко два года полностью посвящать производству фильма. Жизнь мимолетна. И два года — это чрезвычайный срок. За это время ты можешь поучаствовать в таком количестве захватывающих и интересных вещей!

К. Б.: Как продюсер.

К. Э.: Как продюсер. Как участник. Как свидетель. Можно придумать кучу идей. А два года делать фильм мне мой темперамент не позволяет. Я могу это делать, но мне бы не хватало напряжения.

Р. С.: Но что такое два года для вечности? Это вообще ничего. А у вас на красивом мощном лбу написаны эти буквы — в.е.ч.н.о.с.т.ь. Снять большое кино в качестве режиссера — это прямая дорога в вечность. А телевидение, по-моему, сиюминутно.

К. Э.: Как-то меня никогда не тянуло в вечность. Поэтому мне жалко этих двух лет. Я хочу прожить их на полную катушку. Когда я был подростком, меня мучило желание прожить сразу несколько жизней. Я подумал, что надо бы сделаться актером, ведь актеры играют разные роли. Пошел в драматический кружок и через полтора года понял, что актеры никакой чужой жизни не проживают. Сплошная имитация. Не желая заниматься телевидением и оказавшись в нем случайно — по дороге в кино, — я вдруг понял, что телик — как раз то место, где ты одновременно проживаешь сразу несколько жизней.

Р. С.: Вы хотите прожить сразу несколько жизней, а совсем недавно появились (но потом, слава богу, не подтвердились) слухи о вашем самоубийстве. Что это было? Когда речь идет о людях такого масштаба, как вы, то к слухам особенное отношение у всех. Это чей-то кому-то намек?

К. Э.: Вообще меня уже неоднократно убивали. В феврале, кажется, меня убили и нашли в подворотне. Так вот. Когда я самоубился, я из этого извлек кучу позитивных вещей. Мой телефон принял сразу двести эсэмэсок. Я увидел список гарантированных участников моих похорон, и все это достойные люди. А ведь еще звонили моим друзьям и сотрудникам. Кроме того, мне на память остался скриншот из «Википедии» — с датой, оппозитной дате рождения. А этим немногие могут похвастаться.

Кто-то хотел оказать на меня психологическое воздействие. И это, безусловно, человек, не близко меня знающий. Потому что таким образом на меня воздействие оказать нельзя.

Р. С.: Вы можете назвать трех людей, которые вас по-настоящему любят?

К. Э.: Моя мама. Моя дочь. Моя любимая девушка. Хотелось бы сказать, что это еще и мои телезрители, но я не буду столь самонадеянным.

‹…›

Р. С.: Вы считаете кого-нибудь из работников российского телевидения талантливее себя?

К. Э.: Я не знаю, каким прибором определяется степень таланта. Но я честно считаю, что в таком большом городе, как Москва, точно есть пара парней поумнее и поталантливее меня.

(Супер и Белов переглядываются.)

Р. С.: Значит, их двое. Тогда скажите, как вы миритесь с тем, что на регулярных летучках в Кремле вы получаете распоряжения и установки от людей, которые в четыре миллиарда раз ­глупее вас?

К. Э.: Рома, вы были на этих летучках? Эти летучки — абсолютно легендарная вещь. Это обсуждение планов президента, премьера и разных ведомств. Эти летучки — информативные, чтобы можно было подготовить к командировкам журналистов. На них не обсуждают идеологию.

Р. С.: А как формируются списки людей, которых невозможно показать по федеральному телеканалу?

К. Э.: (Смеется.) Посмотрите мне в глаза, Рома.

(Супер смотрит в глаза Эрнсту.)

К. Э.: Я. Никогда. Не видел. Списков. Таких. Людей. Да, есть такие люди, которых не показывают по умолчанию. Но списков я не составлял для своего канала, и мне их никто не присылал. Редакторы могут сами принять решение кого-то не показывать, я могу принять такое решение, но списков нет.

К. Б.: Ром, послушай, вот у тебя есть аудитория. И ты смотришь, что этой аудитории нужно. Это просто работа со зрителем. Ты понимаешь, что зрителю нужно. И ты это зрителю даешь.

К. Э.: Конечно. У вас есть установка на какие-то легендарные имиджи. Летучки, списки. Я же вам говорю: летучки информативные и банальные. А списков никто не составляет.

Р. С.: Да нет у меня никаких установок. Я просто смотрю новости на Первом канале в обязательном порядке. И когда, например, Алексей Навальный был довольно продолжительное время героем номер один в информационном поле, по «Первому» его почти не показывали.

К. Э.: По-моему, его регулярно у нас показывали.

Р. С.: Я за этим внимательно следил. Его регулярно показывали, когда в тюрьму сажали по выдуманному делу. А когда из тюрьмы отпускали — уже не показывали вообще.

К. Э.: А на московских выборах его снова регулярно показывали.

К. Б.: Ром, остановись. Это снова разговор о политике. Мы тебя должны на работу устроить, помнишь? Константин Львович, расскажите лучше про аудиторию. Как вы ее себе представляете? Вы смотрите на цифры в распечатках Gallup, разговариваете с ними? Как вы понимаете, кто что посмотрит точно? На что вы опираетесь, когда планируете телеканал?

К. Э.: Я опираюсь на свой жизненный опыт. Я знаю, что у меня с аудиторией общего… ну почти все. Разница незначительная.

К. Б.: Вы образованнее своей аудитории.

К. Э.: Образование не является базовой разницей. Практика страны, коммуникации, фрагменты истории, звуки и запахи объединяют в гораздо большей степени, чем прочитанные и просмотренные умные иностранные книжки и фильмы. Я помню, сколько стоили в советские времена билеты на электричку, какой был вкус у вокзальных пирожков. Помню, что «Музыкальный киоск» вела Элеонора Беляева. Помню, как пахло в подъезде советской хрущевки. Вот что меня с аудиторией объединяет. С молодой ее частью труднее. Я с ней постоянно общаюсь. С дочерью, с ее знакомыми, с молодыми ребятами. Я их не так точно чувствую. И опосредованно через близких людей это ощущение пытаюсь поймать. Мы сейчас запускаем канал «Первый Digital», который ориентирован на аудиторию, родившуюся после 1980 года. И это будет совсем другая ­коммуникация.

К. Б.: Это для Ромы, значит.

К. Э.: Я подтаскиваю туда молодежь. Она, безусловно, точнее чувствует новую аудиторию. Люди, родившиеся до 1980 года, легко держат линейную историю и могут прочитать «Войну и мир». А родившиеся после 1980 года могут держать в голове сразу несколько объектов, но на короткое время и неглубоко. Линейные истории с последовательным повествованием их не цепляют, они не в состоянии прочитать толстую книжку. Просто им скучно.

Р. С.: Первый канал показал сериал «Фарго». На мой взгляд, это один из самых крутых сериалов из существующих в мире.

К. Э.: Это блестящий сериал.

Р. С.: Объясните, вы зачем его показывали? Люди, которые хотели бы посмотреть «Фарго» и вообще знают, что это такое, его уже посмотрели в торрентах раньше. Аудитория, которой сериал «Фарго» до фонаря, кажется, не станет это смотреть ни в торрентах, ни в эфире.

К. Э.: Нет. Есть часть людей, которым потенциально интересен сериал «Фарго». Они не являются, предположим, native users. Это люди более старшего возраста. Или вашего возраста (я надеюсь, вы не обольщаетесь, что вы молодняк). Это будет поздневечерний показ, когда большинство людей закончили работать и готовы отвлечься, а мы даем им возможность обнаружить для себя какой-то качественный продукт. И торрентами, кстати, пользуются не все.

К. Б.: Я не пользуюсь торрентами.

К. Э.: Не только вы. Многие не пользуются, но нуждаются в хорошем продукте. Знаете, самая опасная вещь, для журналиста в частности, себя и свой ближайший круг воспринимать как всю аудиторию. Это главная ошибка. Работающие в Москве в модном СМИ журналисты — просто группа сектантов по сравнению с телевизионной аудиторией.

К. Б.: Это то, что я все время пытаюсь объяснить своей редакции.

К. Э.: Я всегда вспоминаю, как Юра Сапрыкин рассказывал, что его бывшая редакция все время твердила: мы зомбоящик не смотрим. Но регулярно обсуждала увиденное по телевизору. Но как это возможно, если вы пять лет назад выбросили телевизор? Откуда вы все это знаете?

Р. С.: Обычно люди отвечают, что ходили на ужин в гости к бабушке и телевизор работал фоном. Константин Львович, скажите откровенно, Крым наш?

К. Б.: Рома!

К. Э.: Я наверняка буду выглядеть в ваших глазах ястребом, но вот честно — я счастлив, оттого что Крым снова стал российским.

Р. С.: А вы бы согласились, раз вы счастливы, поставить телевизионную церемонию присоединения Крыма к России?

К. Б.: Странно, что ее еще не было.

К. Э.: Телевизор вы точно не смотрите. Церемония была — в Георгиевском зале Кремля.

Р. С.: Это можно было бы круто придумать. Большой красивый стадион в Судаке. С неба спускается гигантская горящая чурчхела и заливает светом трибуны. На трибунах скандируют: «Крым Чен Ир! Крым Чен Ир!»

К. Э.: (Серьезно и хмуро.) Можете, конечно, продолжать в этой манере, но, поверьте, стебусь я гораздо жестче, чем вы, и не рекомендую эту область исследовать.

Р. С.: Черт, кажется, Ким, все-таки это тебя возьмут на работу. А не меня. Ким наш! Хорошо, ходят легенды о вашей чудовищной занятости, Константин Львович.

К. Б.: Расскажите, как проходит ваш обычный день? Как вы впихиваете в него все, что нужно впихнуть?

К. Э.: Я мало сплю. Я не успеваю сделать 75 процентов того, что мне нужно успеть. Я в жизни был и жаворонком, и совой…

Р. С.: Теперь ястреб, да.

К. Э.: У меня такой объем работы, который никогда не успеешь сделать. Я недорабатываю ежедневно, хотя работаю весь день. И выходных у меня, увы, нет.

К. Б.: А делегировать вы хорошо научились?

К. Э.: Плохо. Хотя два зама у меня есть и они прекрасно справляются с делегированными полномочиями, могут все делать и без меня. Но в основном — потом тратишь больше времени на то, чтобы разгребать за теми, кому делегировал. Я знаю, многие мечтают заменить меня на этом месте. Им кажется, что я сижу, бамбук курю, разговариваю по большому телефону и читаю газеты. А то, что я сам все придумываю, кручу, езжу на съемки, все время общаюсь с психами, коими являются люди, работающие на телевидении, — это мало кто понимает. Так что делегируй — не делегируй, а каждый день заканчивается с ощущением: господи, опять не успел.

‹…›

К. Б.: А еще у вас ведь миллион подчиненных. Многие из них — и это очевидно — ходят за вами на цыпочках и смотрят вам в рот. Иначе ведь не бывает.

Р. С.: Да, с вами подчиненные шепотом разговаривают. Я это своими ушами слышал.

К. Э.: Да ладно!

Р. С.: А еще я видел вас в «Останкино» как-то раз: вы шли по коридору, вокруг вас хлопотали охранники, а люди, которые шли вам навстречу, инстинктивно сами жались к стенам. Видел, зуб даю.

К. Э.: А я жег их огнем, который из моей пасти извергается? Давайте зуб.

Р. С.: Не дам, вас люди побаиваются, это факт.

К. Б.: Внимание, вопрос! Люди наверняка говорят вам то, что вам хочется слышать. Ведут себя так, как вам хочется, чтобы они себя вели. Как вы все это фильтруете и сохраняете чувство ­реальности?

К. Э.: А я просто очень хорошо понимаю, когда пытаются лизнуть или обмануть, поэтому легко сохраняю себя в рамках реальности. И каждый день во время утреннего бритья имею с собой короткий разговор, который настраивает меня на реалистичный лад.

Р. С.: Если так случится, что завтра вы по какой-то причине лишитесь Первого канала…

К. Б.: Или «Первый» лишится вас.

Р. С.: …что в таком случае заставит вас просыпаться по утрам? Ведь для вас «Первый» — это не просто работа. Это ваш кардиостимулятор в каком-то смысле.

К. Э.: По утрам меня заставит просыпаться будильник. Да придумаю еще чего-нибудь. Какое-то время буду читать скопившиеся дома книги. Потом мой темперамент заставит меня выйти из дома.

Р. С.: Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. А когда вы станете совсем стареньким…

К. Э.: Я надеюсь умереть довольно нестареньким…

Р. С.: Когда вы умрете не совсем стареньким, вам где хотелось бы оказаться: в аду или в раю? Где для вас компания поинтереснее?

К. Э.: Журналист умирает от инфаркта. И попадает в чистилище. Встречает его апостол Петр: «О, я тебя знаю, видел по телевизору. Слушай, мне сейчас надо отойти, дела. Но ты вроде мужик хороший. Ты сам себе выбери место, где тебе будет лучше». Журналист отправляется к вратам рая. Заходит туда. А там ньюсрум. И ­кто-то орет: «Минута до эфира! Где материал, блин?» Потом он бежит к дверям ада. Заходит, но и там ньюсрум: «Минута до эфира! Где материал, блин?» Журналист обескуражен. Находит апостола Петра и спрашивает: «Послушайте, а в чем разница?» Апостол Петр отвечает: «Вторые — не успеют».

К. Б.: :)

К. Э.: Я хотел бы успеть. А уж куда попаду… зависит от того, что успею. Знатоки говорят, в аду больше знакомых. Так что увидимся.

Супер Р., Белов К. Человек года 2014: Константин Эрнст // GQ. 2014. 16 сентября.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera