Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов

Идеалисты и Искатели

Герои Юрского на экране

Поделиться

Техническое мастерство Юрского сегодня беспредельно. Для него, кажется, не существует обычных границ — возраста, амплуа, жанра.

Однако не эта сама по себе замечательная широта возможностей самое привлекательное и значительное в Юрском.

Однажды в театре он сыграл старика грузина. Это было безукоризненно по форме. Пожалуй, он был больше «грузин», чем исполнитель той же роли в тбилисском театре. Потому что чисто национальные черты характера были художественно осмыслены и «расположены» с максимальной выразительностью. И все же я знаю актеров, способных с не меньшей виртуозностью находить подобную внешнюю характерность.

Но я знаю очень немногих актеров, которые так, как Юрский, раскрывали бы внутреннюю суть человека, делали бы ее значительной. ‹…›

Самое главное в искусстве Юрского, самое ценное и интересное в нем — его человеческая содержательность, полнота и богатство внутренней жизни, которую он вкладывает в роль и развивает в ней. ‹…›

Наверное, в фильме «Человек ниоткуда» он играл с удовольствием. Но сегодня эту картину смотришь со смешанным чувством любопытства и неудовлетворенности, как одну из попыток нашего кино попробовать себя в комедийно-философско-фантастическом жанре. Юрский там самозабвенно прыгает, бегает, отыскивает забавные реакции своего «тапи» на современную жизнь, и это смешно, иногда трогательно. Но «расширять» роль некуда. Сюжет не ставит «снежного человека» ни в какие значительные положения, ситуации фильма забавны — не больше. А вокруг к тому же бутафория, неожиданно для кино, театральная. И Юрский никнет, вянет в этом окружении, хотя роль большая и с экрана он почти не сходит. ‹…›

...Давид Маргулиес — самый скромный и немногословный герой фильма «Время. вперед!». Но при том, что фильм этот открытый, громкий, патетичный, именно тихий Маргулиес, кажется, концентрирует в себе весь его смысл, всю любовь его создателей к людям, которым фильм посвящается.

Вот в хаосе стройки, в мелькании загорелых, потных лиц, спин, рук, появляется усталое, небритое лицо человека в огромной кепке, в очках с железной оправой, лицо сугубо будничное, прозаическое, а мы смотрим на него так, будто перед нами герой в высшей степени поэтический, следим за ним так, как следят за героем детектива.

Каким бы делом этот человек на экране ни занимался — стоит ли он в очереди в рабочей столовке, говорит ли по телефону, стараясь перекричать гул стройки, — мы ловим каждое его слово, самое неприметное его движение.

Фильм — о 30-х годах, об ударниках. Будет ли побит рекорд харьковских бетонщиков — этот вопрос решается героями картины как главный, кровный. Люди охвачены страстью, личное отступает куда-то, оно ни к чему в этом пафосе общего, в оглушительном грохоте стройки, в ослепительном сиянии победных цифр, в этом всеобщем, самозабвенном, захватывающем и покоряющем человеческом деянии... В тихости и серьезности Маргулиеса — нечто большее, однако более выношенное и прочное, чем в самом громком шуме вокруг.

Он ходит по стройке, и к нему все пристают с вопросами. Он держит в руке газетный кулек с «засахаренными штучками» («кажется, дыня...»), угощает всех, сам голодный с утра, и никак не может поесть.

Весь фильм он безрезультатно пытается это сделать.

Потом американский инженер зовет его обедать, а он отмахивается и предпочитает опять-таки поговорить о главном. И, наконец, в финале, когда рекорд харьковчан побит, он стоит где-то под лестницей, прислонившись к стене, прикрыв глаза, и слушает, как все кругом ликует и кричит.

Забавная деталь: человек не успевает поесть. Юрский не боится прозаизма, он упрямо настаивает на нем. Во-первых, так как не принимает, не любит открытой патетики, во-вторых, потому, что глубоко убежден в высочайшей и прекрасной внутренней патетичности и героизме таких людей, как Маргулиес. В нем пафос дела, и он очень боится шумихи. «Только без трепотни», «я не против — только без шума» — вот его реплики, а от поступков его, от его продуманного, точного расчета, от его железной неуступчивости бюрократам («за свои действия отвечу перед партией» — это его слова) успех дела зависит не меньше, чем от усилий рабочих. Но — только без шума! — для него важен не столько рекорд, сколько реальное содержание этого рекорда и план на завтра.

О Маргулиесе в исполнении Юрского можно написать целое сочинение. Можно легко догадаться, каким было его детство (сестра Катя — Л. Кадочникова, с которой он говорит по телефону, — живое о том напоминание). Можно без труда представить себе, как он будет вести себя там, куда его позовут отвечать за поступки, и вообще как сложится вся его нелегкая, но прекрасная жизнь. Можно понять и то, почему красавица Шура всем ладным, загорелым красавцам на стройке предпочла этого небритого, тихого человека. «Ведь подохнешь», — говорит она ему на фоне триумфального шума в финале, глядя, как привалился он к стене, еле держась на ногах. «Не подохну, в восемь утрa открывается столовая», — отвечает он, блаженно улыбаясь... ‹…›

В театре он сыграл Тузенбаха в «Трех сестрах» — некрасивого барона, мечтателя, свято убежденного, что через двести — триста лет жизнь будет прекрасна. Тузенбах погиб нелепо на дуэли, его мечты о труде, его поездка на кирпичный завод — всему этому не дано было осуществиться. Когда Юрский появляется в кадрах фильма «Республика Шкид» в роли Викниксора, мгновенно рождается мысль — это Тузенбах! Разумеется, это совсем не он, но и он тоже, даже внешне, совсем как Тузенбах в последнем действии, когда он снял мундир, явился в штатском. Длиннополый сюртук, пенсне, благородная выправка, высокий белоснежный воротник — облик Викниксора в первый момент кажется странным, несколько даже театральным в момент всеобщей разрухи, голода, в окружении орущих, грязных, буйствующих беспризорников.

Но все это лишь поверхностное суждение. Постепенно в несовместимых явлениях обнаруживаются внутренние связи, неожиданные и глубокие. Черты Тузенбаха и Дон-Кихота в Викниксоре вовсе не заслоняются чертами «педагога новой формации».

Он остается каким был. Кажется, он, как и Тузенбах, свято верит, что через «двести—триста лет...» и т. д. Но от чеховских героев он отличается тем, что безо всякого страха и колебаний бросается эту жизнь строить. Совершенно ясно, что революция поломала весь его прежний образ жизни, лишила материальных благ и удобств. Но в игре Юрского ясно и то, что революция высвободила духовную энергию этого человека и направила ее. Юрский раскрывает огромную внутреннюю силу этого питомца университета, сидевшего «на одной парте с Блоком», силу, рожденную глубочайшей верой в справедливость и конечную гуманность происходящих событий.

Весь фильм — это сражение, бой, который ведется с одержимостью Дон-Кихота, но с трезвым, не в пример тому рыцарю, учетом реальностей. Сначала кажется наивным то, что Викниксор противопоставляет «блатной» стихии своих подопечных. Те «с надрывом» распевают свои песни, а их воспитатель за роялем, явно без голоса, с рыцарским воодушевлением затягивает: «Клянусь я сердцем и мечом, иль на щите иль со щитом...»

Но постепенно понимаешь, что в чудаковатом воспитателе, не пожелавшем в обстановке колонии изменить ни своим идеалам, ни своим привычкам, — в этом человеке есть тот пафос человечности, который сильнее всякой анархии и в котором, сами того не понимая, страстно нуждаются эти не знавшие детства ребята. Лучшие моменты фильма — те, когда Юрскому дается возможность этот внутренний смысл роли поднять до патетики: когда, первый раз одолев сопротивление ребят, он вместе с другими учителями запевает старинный студенческий гимн «Гаудеамус» — и шеренга разномастных воспитателей школы имени Достоевского вдруг подтягивается как боевой отряд; или когда в финале он наблюдает за тем, как преобразились его воспитанники, — и по глазам его мы понимаем, что он будет драться за них и дальше, и он уже знает, каким будет этот новый этап борьбы... ‹…›

Юрский появился на экране в знакомой фуражке Остапа и сразу несколько озадачил умным и чуть печальным взглядом, брошенным с экрана в кинозал. Этот чисто театральный прием несколько раз используется в фильме, и каждый раз у «великого комбинатора» оказываются умные и грустные глаза, обращенные прямо к нам. Что это значит?

Юрский отказался от какой бы то ни было стилизации, театрализации Бендера, от «условности» в этом характере. Он сыграл его реальную судьбу, и она оказалась не слишком веселой. Действительно это так, если за остротами и афоризмами расчистить реальный, живой план человеческого поведения. Другой вопрос (спорный, не простой, и не тут его разрешать) — нужно ли было именно так обходиться с комедийно-условной тканью произведения. Швейцер и Юрский обошлись так — это их право, они же переживают и неизбежные потери, первая из которых — смех. Вторая, чисто техническая на первый взгляд — ритм. «Реальный» подход к характерам и событиям «Золотого теленка» дал фильму тот вяловатый ритм, ту ритмическую необязательность, которая, бесспорно, вредит делу.

А Остап? Остап все-таки интересен почти в каждом своем движении. Все то, что Юрскому дорого и близко в человеческой натуре, тут как бы предстало в новом повороте — направленное к ложному идеалу. Вера в миллион, убежденность во всесилии денег, страстное желание «командовать парадом», мечты о Рио- де-Жанейро, пальмах, «малопотертом смокинге». И как неизбежность — жалкий, трагический финал. Ложной была цель, напрасно истрачены силы.

Мечтатель Бендер, идеалист Бендер, искатель Бендер терпит крах. Но Юрскому важно то, что он, Бендер, — именно мечтатель, а не стяжатель, скажем. Искатель, а не скряга, не накопитель. И когда в фильме впрямую встречаются в поединке подпольный миллионер Корейко — Е. Евстигнеев и миллионер-мечтатель Бендер — С. Юрский, это встреча двух непримиримых противников. Их принципиальное различие для Юрского и Швейцера, кажется, более важно, чем одинаковый крах обоих. Бендер «выше сытости» — вот что дорого актеру, это он и сыграл.

Крымова Н. Актер думает, ищет, находит // Советский экран. 1970. № 13.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera