Итак, при Фирсове я поставил Кюхлю, замечательный роман Тынянова. Главную роль блистательно сыграл Сергей Юрский. Наверно, необходимо заметить, что игрался тогда спектакль, как это теперь называется, «в живом эфире», другого просто не было, с восьми (!) трактовых репетиций. Спасибо Фирсову, спектакль был снят с экрана кинескопа. Его можно посмотреть и сейчас, спустя тридцать лет. Главную роль, повторяю, сыграл Сергей Юрский, абсолютный властитель дум Ленинграда и Москвы того времени.
Юрский был королем импровизации, легкой, изящной, по-хорошему глупой и веселой. Я пригласил его в «капустник», когда он был еще студентом третьего курса Театрального института. Мне нужен был исполнитель роли Остапа Бендера в номере о «великом комбинаторе». До этого я Юрского на сцене не видел, но слышал сдержанно-хорошие отзывы.
— У тебя есть что-нибудь «капустное»? — спросил я тоном опытного мастера.
По правую и левую руку от меня сидели актрисы Ковель и Шарко. Любое появление нового лица в «капустнике», независимо от пола, они считали недопустимым.
— У меня есть фокус, — сказал Юрский. Он взял в кулак трехрублевку, напрягся и «перевел» денежную купюру в другой кулак через все тело. Тем же способом «вернул» деньги назад. Потом торжественно разжал кулак и показал трехрублевку.
Шарко сдержанно улыбнулась, Ковель расхохоталась. Вопрос о новом «капустном» артисте был решен.
Я написал глупые антиимпериалистические стихи к фокусам, придуманным Юрским. На создание номера ушло полчаса. Потом он показывал нам, как ходит кукла на ширме. Я достал два рыжих парика и придумал драматургию. Номер «Кукла» был сделан за час. Для следующего «капустника», несмотря на мой протест (было четыре часа ночи, и я очень устал), Юрский придумал и поставил за десять минут номер «Прыгуны с подкидными досками».
Я увидел его в театре впервые в спектакле «В поисках радости». Смотрел спектакль ревнивыми глазами, так как сам поставил эту пьесу в театре имени Ленинского комсомола. На сцене среди правдоподобных, симпатичных героев пьесы Розова, рядом с мудрой и трогательной матерью в исполнении Ольги Казико, около хорошего крестьянского паренька в белом пейзанском парике, изображенного Кириллом Лавровым, метался Пушкин первых лет лицея. Сергей Юрский прорывался через хорошую бытовую пьесу Розова в другие театральные жанры. Мальчик, которого он играл, (его звали Олег), был самый талантливый, самый ранимый, самый странный, и главное — живущий в градусе другого времени, беспрерывно находящийся в творческом подъеме, в том самом, в каком жил сам исполнитель. Так же радостно танцевал Юрский какого-то кретина в спектакле «Сеньор Марио пишет комедию», так же читал стихи трепетного Чацкого, так же шалил, изображая короля в «Обыкновенном чуде» Шварца, — может быть, единственный актер, сумевший попасть в стиль загадочных и неповторимых шварцевских сказок. Сергей Юрский играл весело и увлеченно. А потом... Потом он стал работать. Работать хорошо, даже прекрасно, но — работать.
Сейчас в театре все работают. Не репетируют, не играют, а работают. ‹…› О том же Юрском. У меня был в одном из капустников любимый номер. Пародия на фильм о великих людях. «Курский соловей» — о жизни Алябьева. Алябьева играл Юрский. Через каждый эпизод он встречался с великими людьми разных эпох: Пушкиным и Кутузовым, Емельяном Пугачевым и Степаном Халтуриным. На каждую встречу он выскакивал из кулис, останавливался и начинал идти с другой ноги. Это было глупо и смешно. Мне это очень нравилось, и я как-то сказал об этом Юрскому: «Как великолепно это у тебя родилось!». «Это не родилось, — обиделся Юрский. — Я это придумал». Неправда! Придумать это нельзя. Это может только импровизационно родиться. Сергей Юрский стал бороться с работой подсознания, и это явилось причиной ряда неудач этого талантливейшего художника.
Весь первый период моей телевизионной деятельности можно, следуя терминологии из науки палеонтологии, назвать Юрским периодом.
С Юрским в главных ролях я поставил «Бешеные деньги» Островского, «Дон-Кихот ведет бой» Коростылева, прелестную комедию Шваркина «Принц Наполеон», миниатюры Виктора Ардова, два выпуска «Голубого огонька», «Госпожу министершу» Нушича, спектакль о Комиссаржевской «Чайка русской сцены», наконец, мой любимейший парадокс Бернарда Шоу «Смуглая леди сонетов». В этом спектакле королеву Елизавету изумительно сыграла Эмилия Попова, а смуглую леди Наталья Тенякова. После премьеры я был свидетелем на ее свадьбе с Юрским. Этим творческим достижением я горжусь до сих пор. ‹…›
Белинский А. Записки старого сплетника. СПб.: Библиополис, 1994.