‹…› На сцену Юрский вышел студентом. Вскоре (в 1962-м) сыграл Чацкого — и это была не рядовая главная роль, а событие. «Почему мы не узнали Чацкого?» — назывался обзор зрительских писем, опубликованный в одной из газет. Действительно, молодой человек с классической фамилией, скорее, походил на современного интеллектуала из вуза, чем на дворянина начала XIX века. Г. А. Товстоногов рассчитывал на бурную реакцию публики, скандал был им режиссерски запланирован, но, пожалуй, без Юрского такой план вряд ли осуществился бы. Современный Чацкий был выбран очень точно. Актер вошел в спектакль со всей энергией молодого сознания, культуры, реактивности. Правда, на маскараде «свиных рыл» в доме у Фамусова он падал в обморок, и эта слабость ставилась ему в вину: неужели Чацкий не мог перебороть «фамусовщину»? Но у героя советских 1960-х не было даже тех риторических возможностей, какими располагал дворянин-бунтарь Грибоедова. «Молчи, скрывайся и таи» — или падай без чувств. ‹…›

У Юрского в Большом драматическом театре, как и у большинства товстоноговских лидеров, была своя миссия. Он стал проводником свободного мышления конца 1950-х. Ему был присущ дух вольности, смелости и игры. За плечами Юрского был не только Театральный институт (тогда он назывался Институт театра, музыки и кинематографии), за его плечами был университет и любительский театр, который в те времена притягивал к себе не меньше, чем профессиональные коллективы. Из университетской самодеятельности пришли Олег Горбачев, Андрей Толубеев, Вера Карпова, Татьяна Щуко. Это представители поколения наших «рассерженных» и думающих о жизни заново. Не случайно Юрский в «Божественной комедии» И. Штока (1962) играл Адама, первочеловека. Молодые герои Юрского олицетворяли собой новизну, доходящую до конца, иногда до фарса, иногда до абсурда. В комедии Э. Рязанова он играл «человека ниоткуда». ‹…›

Самому Юрскому тоже было тесно в роли актера. В ленинградский период он начинает режиссерские опыты. Один из них — телевизионный спектакль по роману Э. Хемингуэя «Фиеста» (1971). Тогда телевизионный театр был делом новым. Юрский стал одним из открывателей жанра. Пригласив на главные роли Наталью Тенякову (актрису БДТ, ставшую женой Юрского), Михаила Барышникова, для которого это было первое выступление в драматической роли, Михаила Волкова, Владимира Рецептера, Юрский, во-первых, показал настоящего Хемингуэя (насколько это возможно в нашем искусстве), а, во-вторых, настоящее кино. «Фиеста» до сих пор один из лучших телефильмов. ‹…›

Юрскому, с его интересом к литературе, театру, кино, эстраде, суждены были просторы первой столицы. Там он развивал свои способности дальше — ставил спектакли, много играл, выпустил несколько книг, писал пьесы, организовал сразу же после начала Перестройки антрепризу, одну из первых в стране; снял фильм «Чернов» по собственной повести. В Москве количество чтецких программ (то есть концертов по произведениям классиков и современных авторов — от Пушкина до Шукшина), поначалу ленинградских, выросло до пятнадцати. Живя в Москве, Юрский создал свои «культовые» роли на телевидении: Груздева в сериале С. Говорухина «Место встречи изменить нельзя» и Импровизатора в экранизации «Маленьких трагедий» А. С. Пушкина в режиссуре М. Швейцера. В Москве возник семейный ансамбль: Сергей Юрский, Наталья Тенякова, Дарья Юрская; в их исполнении и в режиссуре главы семьи Петербург увидел спектакль «После репетиции» И. Бергмана. Словом, московская прописка благоприятствовала творческой биографии Юрского.

И все же... в Ленинграде имя Юрского звучало звонко, молодо — и не только потому, что он был студентом или играл стариков с неизменным юмористическим подтекстом. В Ленинграде у него был точный адрес. ‹…›

Горфункель Е. Сергей Юрский. Действующее лицо // Актеры-легенды Петербурга. Сборник. СПб.: РИИИ, 2004.