Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«…поражаюсь близорукости наших кинематографистов»
Левшина о Юрском в театре и в кино

Сперва легкое удивление. Обычно Чацкие, уже со школьной самодеятельности подражая дурной театральной традиции, сверкают глазами, декламируют с некоторой излишней экспансией и картинно заворачиваются в плащ, требуя «карету». Этот же Чацкий непривычен. Он совсем не так красив и кудряв, как это изображается в бойких рисунках массовой библиотеки для школьника. По внутреннему изяществу, по живости движений, по органичной веселости, чувству достоинства, насмешливости и одновременно доверчивости он очень напоминает кого-то. Кого же?.. Как ни странно, по-моему, Пушкина!

‹…› Человеческое обаяние Чацкого — Юрского, душевная открытость, доверчивость, способность полно отдаваться своим чувствам обезоруживают и притягивают сердца зрительного зала.

И рядом с этим человеком — зло. Будничное и живучее. Скудость духа, умение поудобнее устраиваться в жизни, нетерпимость ко всему свежему и непривычному... Постепенно приходит мысль, что с этим злом надо бороться его же средствами. Куда Чацкому со своей простотой и доверчивостью! Ведь фамусовы, молчалины, скалозубы дожили и до сего дня.

‹…› Нужно бы рассказать о каждой сцене — так удивительны они в своем втором рождении, о каждом монологе Юрского. О том, как он выходит на авансцену и говорит в зал с таким жаром, с таким доверием к слушателям, с таким ощущением близости к ним, что ему хочется ответить...

Расскажу хотя бы о последнем монологе.

Низкий поступок Софьи стал явным. Последняя надежда исчезла. Чацкий теряет сознание. Он падает навзничь, опрокинув канделябры. Потом встает, сутулясь, через силу... Уже в спине чувствуется усталость. Медленно поворачивается. Лицо закрыто длинными, чуть дрогнувшими пальцами. Руки постепенно открывают лоб, глаза... Лицо постаревшее и поблекшее...

— Не образумлюсь... виноват...

Юрский говорит тихо и как будто спокойно. Каждая строчка монолога, кажется, прибавляет ему сил. Это монолог-раздумье, монолог-прозренье... Это — повзросление...

Нет, он ничуть не растерял ни своей искренности, ни своего насмешливого, живого ума. Просто он понял, что перед ним — его враги по духу. И ничто их не может помирить: ни воспоминания детства, ни чувство былой дружбы.

Нет, Чацкий не клеймит этих людей и не проклинает их — он их до конца понимает.

Монолог его спокоен, как может быть спокойна речь человека, чувствующего свою правоту и силу.

— Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок... Ни крика, ни экспансии. Сдержанное презрение, твердость человека убежденного, вдруг охватившего всем разумом своим свое настоящее, свое будущее, свое предназначение.

— Карету мне, — вполголоса обращается Чацкий к стоящему рядом лакею.

Лакей не понимает.

— Карету, — еще раз повторяет Чацкий. Скользнув глазами по присутствующим, Юрский непривычно буднично, устало, немного сутулясь, уходит со сцены, уходит от этих людей, чтобы никогда больше не обмануться их мнимым родством и мнимым участием.

От Софьи, великолепной надменной Софьи, остался ворох цветных тряпок — почти весь последний эпизод она сидит в тени, отвернувши лицо, видны только многочисленные юбки ее туалета... Фамусов еще хорохорится, но и он высечен.

Чацкий — Юрский победил в поединке не только своих антиподов по пьесе. Он победил и меня, зрителя, победил мое зрительское неверие (куда Чацкому тягаться с молчалиными! Вот если бы их же методами...). А оказывается, нет нужды в «их методах». Ум, человечность, прямота — вот оружие, единственно достойное настоящего человека!

На кого он был похож в этом последнем действии? Кого-то он напоминал... Цельность, ясность своей жизненной позиции и одновременно ирония и к окружающим и к самому себе, трезвость в оценке людей. Пожалуй, он похож на героя, которого мы уже не раз встречали и в жизни и в искусстве. Если бы возможна была «смесь» Гусева и Куликова из «Девяти дней одного года», это и был бы тип человеческого характера, созданного Юрским в пьесе «Горе от ума». ‹…›

Безусловно, Юрский на редкость техничный актер, он владеет в совершенстве своим телом, своим жестом. Жест рождается не только интуитивно, из озарения и вдохновения, но и благодаря долгому и вдумчивому анализу и расчету. ‹…›

И все же дело не в высокой актерской технике, техника — от тренировки, талант — «от бога».

Но есть в облике Юрского-художника одна черта, которая не дается ни богом, ни тренировкой. Это, на мой взгляд, — высшее проявление таланта. Это когда личность художника тождественна идеалам времени.

Адам из нехитрого водевиля И. Штока, Илико из лирической комедии Н. Думбадзе и Г. Лордкипанидзе, Чацкий Грибоедова и Тузенбах Чехова каждый несет в себе часть сегодняшнего идеала, преподанного обезоруживающе убедительно, заражающе!

‹…› после моего знакомства с ним на сцене я поражаюсь близорукости наших кинематографистов, которые взяли пока самое немногое из того, что может дать этот актер.

Четыре года назад в эксцентрическом сатирическом фильме Э. Рязанова «Человек ниоткуда» Сергей Юрский сыграл «снежного человека» по имени Чудак.

В прошлом году в экранизации «Крепостной актрисы» мы встретились с Юрским в роли гусара Никиты Батурина.

И там и там использованы крохи — высокая техничность, легкость почерка и обаяние актера.

«Человек ниоткуда», картина замученная, неоднократно переделанная и переснятая, вышла на экран в таких редакторских ранах и провалах, что дебют Юрского в кино, который мог бы познакомить с ним самого широкого зрителя, остался этим зрителем просто не замеченным...

Никита Батурин в «Крепостной актрисе» удостоился лучшей судьбы. Картина популярна, и, несмотря на то, что роль не из главных, зритель увидел и оценил Юрского.

Да простят мне поклонники фильма, но представляется, что он единственный, живущий в «Крепостной актрисе» по законам жанра. Он чутко уловил опереточную условность. Он вроде бы ходит и вроде бы танцует. Он танцует так непринужденно, как ходит. Он с искренней верой играет присущие оперетте легкие недоразумения и видимость конфликтов. И в то же время его никогда не покидает ирония, взгляд со стороны, которым он видит, какой, в сущности, веселой ерундой ему приходится заниматься... С такой же непринужденностью он танцевал на столе и пел куплеты в «Человеке ниоткуда».

Видя его изящество, музыкальность, одинаковую способность и к лирике и к эксцентрике, Юрского повели в кино по этому пути. Вот уже и в печати как-то было сообщение, что в новой эксцентрической комедии будет сниматься Юрский.

— Нет,— сказал Сергей Юрьевич,— как ни жаль, но я не смогу сниматься в этой комедии. Я, видимо, уже переполнен «легким жанром». Знаете, чего бы мне хотелось? Где-то в прессе промелькнуло, что на «Ленфильме» собираются ставить «Клима Самгина». Если это правда (никогда в жизни не напрашивался), буду умолять, пусть меня попробуют на Самгина...

Левшина И. «Медвежья услуга» Сергею Юрскому // Советский экран. 1965. № 20.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera