Александр Данилович родился в Москве еще при Александре III, а ушел из жизни в брежневскую эпоху, повидав на своем веку многое — от германского плена в Первую мировую войну и пролетарской революции 1917 года до ГУЛАГа в
Архивной документации об Александре Даниловиче осталось крайне мало, гораздо меньше, чем о многих его коллегах. Так получилось в силу ряда причин — в основном
«Мы живем в Москве 350 лет», — так по воспоминаниям внука Гринберга, художника Алексея Ганнушкина, говорил об истории рода его знаменитый дед. Александр Данилович родился в 1885 году в доме с мезонином на Неглинке, 17, в старинной московской семье, в один год с театральным режиссером Александром Таировым, поэтом Велимиром Хлебниковым, художником Владимиром Татлиным. Гринберг был старшим из пяти детей; после него в семье появились на свет еще три сестры — Раиса, Елизавета, Фаина и брат Мартин (его также звали в семье Морисом и Матвеем). Фаина и Мартин были близнецами. О роде деятельности и профессии отца и матери Александра Даниловича мы не знаем практически ничего; Мартин имел два образования — медицинское (он был терапевтом) и юридическое (адвокат), Раиса работала кассиром в Госбанке (второе лицо после управляющего). О других детях сведения противоречивы. Зато нам известно о теплых отношениях в семье: многие годы родные поддерживали друг друга, а Раиса и близнецы Мартин и Фаина до самой смерти жили в родовом гнезде на Неглинке.
‹…› одновременно с учебой в гимназии он [Александр Данилович Гринберг] посещал занятия в Императорском Строгановском Центральном
Несмотря на весь свой чувственный романтизм в подходе к миру (а возможно и благодаря ему), он был рационалистом, трезво смотрящим на окружающую действительность. ‹…› В эпоху, когда овладение трудоемкими фотографическими процессами было основой не только профессионального мастерства, но и способом доказать право фотографии стоять в одном ряду с живописью, знание физики, химии, законов оптики и математики имело первостепенное значение, такое же, как основы рисунка для художника — без них не могло быть фотографии, не мыслившейся в ту пору без искусства ретуши.
Фотографией Гринберг увлекся рано — еще в подростковом возрасте. По одним данным ему было около 10 лет, по другим — 12–14. В любом случае нет практически ни одного его портрета или автопортрета этого времени, на котором молодой фотограф был бы без камеры или фотографических принадлежностей. Однако на снимках из германского плена из города Оснабрюка Гринберг запечатлен в шинели и без фотоаппарата. Но и там, на оборотной стороне, мы видим такие строки: «Я скоро окончу свои грамматики и буду заниматься только практикой и чтением. Кроме того, думаю заняться фотографией» (6/16 марта 1916 года). Здесь же, в плену, Гринберг перевел несколько известных в то время работ по фото- и кинохимии. Но признанным фотографом он стал задолго до этого времени. Еще в 1907 году Александр Данилович вступил в Русское фотографическое общество (РФО), объединение фотографов с самым демократическим уставом, через несколько лет став одним из его ведущих мастеров. В 1909 году он получил свою первую золотую медаль на Международной фотографической выставке в Дрездене, в
К моменту прихода Гринберга в РФО здесь уже сложился четкий свод принципов и свой круг фотографов. Основная цель деятельности общества состояла в развитии художественной фотографии и воспитании эстетического вкуса, а соответственно, в борьбе с фотографическим штампом. Многие считают РФО
‹…› С одной стороны, — это интерес к новым,
Две эти стороны — гражданственность и крайняя интимность, обобщенная природа изображения и индивидуализм — с особой силой сочетались в русском пикториализме; отсюда и неприятие столь, казалось бы, спокойного и «частного» движения советской властью. Делая изображения расплывчатыми и неясными, пикториалисты на самом деле помещали в фокус и общественные проблемы, и личность конкретного человека.
Гринберг вписался как раз в такое — расширенное и дополненное, позднее понимание пикториализма. Среди ранних и зрелых работ Гринберга пикториального периода много портретов юных красавиц. Склоненная головка, шляпка с рюшами, живые и искусственные цветы, снятые мягкорисующим объективом, выражают красоту мира. Или же взгляд исподлобья, опущенные глаза, таинственная полуулыбка, губы, увиденные заинтересованным взглядом куда более умудренного жизнью
Однако ‹…› в каноны «чистого» пикториализма, разработанные его предшественниками и современниками, укладывается лишь очень малая часть его работ. ‹…› Часть снимков раннего периода, особенно
Если рассматривать имеющиеся в нашем распоряжении винтажи Гринберга той поры, можно отметить, что дальнейшая работа с отпечатком (в основном в техниках бромойля и резинотипии) или выбор определенной бумаги имеет место лишь в редких случаях. Гораздо чаще пикториальные эффекты — мягкая расплывчатость, романтическая поэтичность и символическая загадочность изображения, уводящего вглубь подсознания, чередование света и тени, эффектные блики, — результат мастерства художника, грамотно выбирающего технику, сюжет, освещение и пресловутый «решающий момент», а не совершенство владения сложными техниками дальнейшей «доводки» фотографии до произведения, построенного по принципам живописи. Парадоксально, но именно в этих работах отчетливо видны зачатки позже сформулированного Гринбергом и претворенного на практике принципа «чистой фотографии». Удивительно, но именно он, прекрасно владевший и сложными химическими процессами, позволявшими любые манипуляции с фотоизображением, и техниками пигментной, масляной и бромойлевой печати (он даже вел одно время в Русском фотографическом обществе занятия по этому предмету), и искусством ретуши, стал одним из основателей направления, в котором передача образа зависела исключительно от мастерства фотографа, его знания оптики, законов композиции и внутреннего чутья.
‹…› С кинематографом Гринберг был связан шестнадцать лет. В 1914 году, будучи уже довольно известным фотографом, он получил приглашение от одной от ведущих отечественных кинофабрик — ателье Александра Ханжонкова. Необходимо отметить, что это была мощная и влиятельная
Но самый длительный, семилетний период работы, связанный с кино, у Гринберга начался в 1922 году, когда он преподавал в Государственной школе кинематографии (курс фотокомпозиции). Гринберг фактически заложил основы практики и теории кинооператорского мастерства, а чуть позже, начиная с 1925 года, работал оператором на
«Я пользуюсь громадным успехом и уважением. Работаю в разных учреждениях, где чем. ‹…› Служу я в Государственном Институте (теперь высшем учебном заведении) Кинематографии. Звание у меня ‹…›
В этом контексте неудивительно, что, пожалуй, все самые знаменитые снимки мастера
В этой связи показательны две серии, снятые в начале
‹…› фотографические этюды движения Гринберга выходят уже совсем на другой уровень по сравнению с работами документалистов конца XIX века и ранними работами пикториалистов. Иными словами, из «фиксаторов реальности» или «подражателей живописи» снимки Гринберга превращаются в один из видов искусства; ведь подобный отбор (или типизация) со времен Аристотеля признавался основой художественного образа — не правдивого, но правдоподобного, не фактического, но типического. Однако само типическое разными фотографами понималось
Тесную связь внешнего и внутреннего содержания, психологизма образа и красоты тела можно наблюдать и в ню Александра Даниловича конца
С этой точки зрения этюды обнаженной натуры Гринберга противоположны своей эстетике ню авангарда — механическим, фактически отчужденным от всяких чувств. Теплота его фотографий и то странное, немодное отношение к моде, которое
Однако сгущение атмосферы вокруг Гринберга началось задолго до 1936 года — фактически сразу же после выставки «Советская фотография за десять лет» (1928). К этому времени он был ведущим отечественным фотографом, любимцем богемы, признанным мастером, чьи работы постоянно выставлялись на крупных международных выставках. Ателье Гринберга располагалось в здании гостиницы «Метрополь» — именно отсюда его увезут на воронке в 1936 году. Здесь же он в конце 1920 — начале
В архиве Гринберга, ныне хранящемся в агентстве «ФотоСоюз», только за 1923–1928 годы имеются
Гринберг входил в жюри долго и тщательно готовившейся экспозиции выставки «Советская фотография за десять лет», призванной объять «все виды и формы применения фотографии» (то есть старую школу, модернизм и репортерскую фотографию). Мастер представил около полусотни своих снимков. Выставка получила восторженные отзывы в центральной и профессиональной прессе. Она стала триумфом, и в то же время, по всей видимости, привлекла слишком большое внимание к фотографии, ознаменовав начало ее разгрома. Уже в 1929 году в «Советском фотографическом альманахе» была напечатана статья «О „правых“ влияниях в фотографии», в которой фотографы «старой школы» были названы проводниками буржуазного влияния. Особенно досталось «изнеженно утонченным» эротическим снимкам, на которых есть только «красивые бесполезные самки». В 1930 году были разогнаны РФО и ГАХН; многие фотографы лишились не только возможности выставлять и публиковать свои снимки, но и полноценно работать.
‹…› Приходится признать, что именно ужесточение политического режима, ‹…› привело практически к полному отказу от идеалов и эстетики пикториальной школы (заметим, давно исчерпавшей себя и на Западе) и переходу к тому, что сам Гринберг называл «чистой фотографией». ‹…›
Обычно, говоря о «чистой фотографии», имеют в виду поздние, уже послевоенные снимки Гринберга. Наиболее показательны две или три его серии, у нас практически неизвестные. Возможно, дело в том, что в отличие от пикториалистских работ, которые сам автор тщательно отбирал, наклеивал на бумагу и подбирал паспарту, они сохранились в основном в виде негативов и пленок. Только несколько лет назад, благодаря стараниям немецкого исследователя Детлева Штайнберга, эти paботы стали доступны хотя бы в виде контрольных отпечатков. При этом именно снимки Гринберга середины
‹…› Первой ласточкой «чистой фотографии» можно считать его работы, созданные в тот же год, когда снималась картина «Два друга, модель и подруга», но новаторство в них еще только наметилось. Достаточно сопоставить фотографии со знаменитой работой «На палубе» 1907 года Альфреда Стиглица — мастера, которого Гринберг явно знал, в том числе и по каталогам иностранных выставок. Фотограф искал новые решения; в отдельных снимках он пытался подражать конструктивистским экспериментам Александра Родченко, его знаменитым ракурсам и диагоналям (фотография «Башня» 1930 года, снимки автомобилей у гостиницы «Метрополь»). Однако постепенно Гринберг приходит к своему собственному стилю съемки, который одновременно является художественным и документальным. Поворотным для творчества мастера стал 1934 год, в течение которого он сделал две практически неизвестные широкой публике серии — «Первое мая» и
Первомайские фотографии Гринберга праздничны, но не деланной живостью советского репортажа, призванного доказать, что мы догоним, перегоним, победим, не манипуляциями с человеческими эмоциями и окружающим миром, а точно подмеченным настроением людей из толпы — настроением, которое сам Гринберг, с тоской наблюдающий, как разрушается все то, что он любил, возможно, вовсе не разделял. В этих снимках он летописец, а не режиссер. Ниточка от них тянется как бы через голову советского репортажа к нашему времени, к отечественной «уличной» фотографии
‹…› В начале
Трудно себе представить, в каком именно направлении пошло бы дальнейшее творческое развитие Александра Гринберга, если бы в его жизнь не вмешалось государство. ‹…›
Совершенно очевидно, что сам Гринберг, несмотря на важность новых находок в области репортажа и фотодокументалистики, пока не считал их достойными показа в рамках такого художественного события, как выставка. Он ограничился ню, возможно, сделав это и в виде своего рода жеста. Так или иначе, выставка стала последним всплеском фотографической свободы и свободы творчества в целом. Именно по поводу этой экспозиции 1936 года прошла дискуссия «О формализме и натурализме в фотоискусстве», фактически положившая в СССР конец не только пикториализму, но и вообще всем направлениям, хотя бы
Александру Даниловичу Гринбергу «повезло» меньше всех: в начале 1936 года он был арестован «за распространение порнографии», то есть по «блатной статье», и осужден на пять лет лагерей. Надо отметить, что ню в это время снимали и другие пикториалисты, однако столь серьезно поплатился один лишь Гринберг; по рассказам людей, близко его знавших, дело было в том, что он сфотографировал в обнаженном виде то ли жену, то ли подругу
«Я
‹…› Одну из последних своих значимых фотографических серий Гринберг создал сразу после освобождения из лагеря в 1939 году. Так как он не мог вернуться в Москву (Гринберг получил 5 лет ссылки «за 101 километр»), то некоторое время провел в Загорске (ныне — Сергиев Посад), где работал фотографом в музее. По словам его внука, именно это «помогло ему выжить». Съемки, сделанные в Загорске, уже полностью не пикториальны, в них нет ни красот природы, ни ню, но нет в них и советской репортажности. Пожалуй, эти работы ближе всего традиции дореволюционной документальной фотографии, как бы пропущенной сквозь весь последующий опыт. ‹…›
Все послевоенные годы — несколько десятилетий почти до самой своей смерти — Гринберг продолжал снимать. Выполненные работы весьма разнообразны — от съемок показов в Доме моды на Пятницкой, где у Гринберга со второй половины
Последним официально опубликованным портретом работы Гринберга стала фотография певицы Нины Исаковой, солистки Московского академического музыкального театра имени
Александр Гринберг умер в Москве в 1979 году, не дожив 6 лет до своего столетнего юбилея. До самого последнего дня он оставался, по свидетельству близко знавших его людей, блестящим рассказчиком, жизнерадостным человеком, который не испытывал жалости к себе, потому что большую часть своей жизни прожил так, как хотел — и жизнь эта, считал он, безусловно состоялась.
Мусвик В. Хранитель традиций // Александр Гринберг. Хранитель традиций. М.: