Мне хотелось бы коснуться нескольких вопросов. Во-первых, вот о чем: меня волнует частое несоответствие между тем материалом, который находится в руках, так сказать, в душе у автора, и тем материалом, за который он берется, когда пишет сценарий. Тут уже говорилось о каком-то поветрии на партизанские фильмы, партизанские сценарии одно время. Мне кажется, тут вопрос надо ставить шире. Мне хочется поставить вопрос об ответственности. Ответственности не перед лицом каких-либо организаций, а ответственности перед собственным лицом, ответственности человека за то, что он пишет, за знание материала, за который он берется.

Я не считаю, что все писатели обязательно должны ехать на фронт, если они пишут на военную тему, или обязательно переправляться к партизанам, если пишут о партизанах.

Вообще обязательно переживать все то, о чем они намерены писать. Но мне думается, что абсолютное незнание материала не дает права писателю браться за такую работу. ‹…›

Приведу ‹…› пример: картину «Русские люди» («Во имя Родины»). Получилось так, что я в работе над этой картиной никакого участия не принимал. Я сдал пьесу и потом увидел, какая получилась картина. Должен сказать, что я был как бы отторжен от самого себя и поэтому могу говорить об этой вещи. То, что там сделано, сделано Пудовкиным. Когда я посмотрел эту картину, я почувствовал, что в нее вложена большая душа. Нужно сказать, что ни в пьесе своей, ни в спектаклях я не видел того, что увидел в этой картине, хотя мы были с Пудовкиным на изрядном расстоянии, и я ему ничего ни подсказать, ни чего-либо добавить (да это было и ненужно) не мог, а в то же время получилось, что в картине гораздо больше того, что мне хотелось сказать в пьесе, чего я не досказал, не сумел.

Мне думается, что отчасти это произошло вот почему.

Я знаю историю с этой вещью. Когда Пудовкин взялся за эту пьесу, то у него не укладывался материал, ему не очень хотелось ставить эту картину (он сам мне сказал об этом), но у него было свое представление о войне, жизни, о людях и, вместе с тем, уважение к чужой работе.

Вместо того чтобы пойти по такой линии: здесь что-то вырезать, а там что-то перекромсать, Пудовкин, как говорится, влез в картину целиком и сделал глубокую свою вещь, гораздо более сильную, чем первоначально сделал ее я для театра.

Должен сказать, что я очень высоко расцениваю эту картину. Это — очень поучительный пример.

И вот когда так получается, то человека тянет на то, чтобы следующую вещь делать с тем же режиссером, чтобы с самого начала с ним ее задумывать, потому что чувствуешь обоюдную душевную близость, обоюдное чуткое отношение друг к другу.

Заканчивая, мне хочется вернуться к тому, с чего я начал.

Я не хочу, чтобы меня поняли так, что я делю людей на тех, которые большую часть войны пробыли на фронте, и на тех, кто оставался в тылу. Не в этом суть. Но у нас произошла беда в том, что люди, уехав, как-то зачастую не находили своей среды там, где они оказались. Произошло так, что многие думали, что все это только «пока». А это не так. Будь то Камчатка, Ташкент или Новосибирск — в каждом городе требуется такое же по военному времени честное и преданное отношение к делу, как на фронте, так и в тылу.

14—16 июля 1943 года.

Симонов К. Из стенограммы Совещания кинодраматургов, писателей и кинорежиссеров, созванного Комитетом по делам кинематографии при СНК СССР // Живые голоса кино. Говорят выдающиеся мастера отечественного киноискусства (30-е — 40-е годы). Из неопубликованного. М.: Белый берег, 1999.