Наблюдать, как беседовали Эйзенштейн и Пудовкин, было необычайно интересно. Трудно представить себе более непохожих друг на друга людей, чем два этих блистательных кинорежиссера. Сергей Михайлович, спокойный, ироничный, смотрел исподлобья своими зоркими, внимательными, всепроникающими глазами на Всеволода Пудовкина, когда тот
Одним из постоянных предметов их спора было искусство монтажа. Пудовкин рьяно отстаивал понимание монтажа как сцепления кусков, рядами излагающих мысль. Эйзенштейн противопоставлял свою точку зрения: главным принципом монтажа, в его понимании, было не сцепление кусков, а их столкновение, — точка, где «от столкновения двух данностей возникает мысль».
По словам Эйзенштейна, Пудовкин после множества горячих споров принял в результате его точку зрения. Но тут же ринулся спорить на новую тему.
То была пора, когда в искусстве кинематографа сформировалась целая плеяда талантливых мастеров: каждый пришел в кино
Эйзенштейна и Пудовкина я в тот вечер впервые видела вместе и с интересом следила за их беседой. Сергей Михайлович не прерывал увлеченный монолог своего собеседника и лишь изредка подавал короткие реплики; тогда брови его чуть поднимались, морща громадный, великолепный лоб. Пудовкин горячился, пересказывая свой спор с
Эйзенштейн был радушным хозяином, за большим чайным столом на дачной террасе часто собиралось много народа. Забегал туда и Всеволод Илларионович: после первого знакомства я встречала его там не раз. Отличный рассказчик, Пудовкин обычно оказывался в центре внимания, неприкрыто и искренне этому радуясь: рассказывать он любил. Начинало смеркаться, сквозь верхушки сосен быстро и тревожно просачивался багровый свет заката.
Тэсс Т. Человек открытого сердца // Друзья моей души. М.: Известия, 1985.