Каким образом я работал в своих картинах со случайными людьми, «неактерами»? Мой прием заключался в том, что я создавал на данный кусок для «неактера» такие реальные условия, реакции на которые являлись тем самым моментом, который был мне нужен для картины.
Возьмем, например, комсомольца и кусок его игры на заседании в последнем акте «Дезертира». Мальчик, снимавшийся в этой роли, был человеком чрезвычайно легко смущающимся, и естественно, что обстановка съемки и предчувствие тех требований, которые будут ему предъявлены режиссером, заставляли его одновременно и волноваться, и беспрерывно чувствовать связывающее его смущение.
Я нарочно усиливал эту смущавшую его обстановку именно потому, что это создавало нужную мне краску. Когда я заставил его встать на аплодисменты и начал безудержно и восторженно хвалить его прекрасную игру, парень не мог удержать, хотя всячески и удерживал, роскошную улыбку полного удовлетворения, которая в результате и дала мне великолепный кусок. Я считаю этот кусок одним из самых удачных в картине в плане, если здесь так можно выразиться, актерской игры.
Здесь все реальные условия съемки, в сущности, совпадали с теми условиями, которые впоследствии появились на экране. И смущение комсомольца, неожиданно выбранного в президиум огромного собрания, и неудержимая радость его, когда это огромное собрание встретило единодушными аплодисментами его объявленное имя.
Конечно, это не была актерская игра, поскольку момент сознательного творчества у мальчика, игравшего комсомольца, был исключен. Но этот опыт может быть повернут своей практической стороной в помощь актеру, когда он захочет вместе с режиссером найти для своего состояния реальную опору вовне. ‹…›
Я вспоминаю еще один характерный случай работы с «неактером», имевший место на съемке «Простого случая» («Очень хорошо живется»).
Там была такая сцена: встретились отец и маленький сын его, пионер, давно не видавшие друг друга. Раннее утро. Мальчик только что встал с постели. Он потягивается, расправляя мускулы после сна. На вопрос отца: «Как живешь, Ваня?» — он поворачивается к нему и, вместо ответа, посылает милую, немного смущенную улыбку.
Задание было сложно, и, вместе с тем, снимать приходилось конечно десятилетнего мальчика, потому что в кинематографе даже сугубо реакционный режиссер театрального толка не рискнет снимать взрослого актера или женщину, загримированную под мальчика, как это бывает возможно на сцене.
Работая с «неактером», опираться на репетицию нельзя. Механически заученные движения вообще не годны. Творчески найти нужную форму и, раз найденную, повторить ее для человека без специальной школы, конечно, тоже немыслимо.
Следовательно, нужно даже и в таком сложном случае суметь, учитывая возможно тонко и чутко характер снимающегося, создать для него такие условия, в которых те движения, которые требуются режиссеру, явились бы естественной и неизбежной реакцией на толчок, полученный извне.
Я придумал следующее: я решил прежде всего заставить его, этого мальчика, испытать настоящее удовольствие от процесса потягивания, потребность в этом потягивании. Для этого я предложил ему согнуться, взять руками ступни своих ног и так держать их до тех пор, пока я не позволю ему выпрямиться.
«Тогда, — сказал я ему, — ты действительно с настоящим удовольствием потянешься, расправляя мускулы, а
Я нарочно разъяснил ему смысл всего задания, рассчитывая на то, что он заинтересуется этим экспериментом. Именно эта заинтересованность и нужна мне была для того, чтобы удался и второй момент задания.
Мальчик действительно заинтересовался, я это почувствовал. Теперь, далее я рассчитывал так: когда я позволю ему выпрямиться и он действительно с настоящим удовольствием потянется, я прерву его движение вопросом: «Ну как, Ваня, ведь верно приятно?»
Говорить во время съемки нельзя, это мальчику было хорошо известно. Характер его я знаю и был уверен, что он должен ответить мне как раз нужной улыбкой, утвердительной улыбкой и немного смущенной необычайностью положения.
Я повторяю, что репетировать было нельзя, хотелось поймать именно свежесть этой предугаданной возможной реакции.
Съемка началась. Мальчик долго стоял согнувшись. Я позволил ему выпрямиться, он потянулся; я увидел на его лице удовлетворение и от физического удовольствия, и от того, что предложенная игра действительно вышла. Я задал ему вопрос и получил в ответ нужную мне прекрасную улыбку.
Могло, конечно, не выйти, но я был убежден, что выйдет, и — не ошибся.
Работа со случайным человеком в кино конечно требует специальной мудреной и трудной выдумки от режиссера. Ее конечно нельзя превращать в
Пудовкин В. Работа с «неактером» // Актер в фильме. Л.: Государственная Академия искусствознания, 1934.