Я увидал Пудовкина, когда он был очень молодым — не только молодым человеком, но еще более молодым, вчерашним однодневным кинематографистом.

Он начал с шутливой ленты, потом перешел к научной ленте, и это помогло ему не повторить ошибок соседей.

‹…› В кино он вошел так, как будто это было им построенное здание: после двух маленьких картин, снимая «Мать», он уже работал как могучий мастер.

Он сразу овладел тем, чем никогда не владел театр, — живостью пейзажа, и он сразу овладел тем, что составляет душу театра, — умением работать с актером, умением снимать с актера его навыки, работать с ним как с пленкой, которую еще не проявили. ‹…› Путь Пудовкина, особенно вначале, состоял как будто из одних побед, следующих одна за другой, но в великом процессе построения искусства и недоговоренное важно для будущего.

Я люблю неудачи картины «Простой случай»: они пригодятся в общей стратегии нового искусства; их нельзя забывать.

Творчество Пудовкина созрело так внезапно потому, что за ним уже был опыт прекрасного режиссера-теоретика Кулешова и самого Пудовкина — прекрасного киноактера. Оно зрело потому, что Пудовкин имел склонность и возможность научного мышления. Он умел отделять художественный прием от его функции, смело переставлять знак в иную смысловую структуру. ‹…›

Как режиссер Всеволод Пудовкин умел быть фантастически правдоподобным. Он говорил оператору: «Оставляй в кадре как бы случайные помарки, как бы внезапность съемки, создавай как бы недоделанность, недосмотренность. Не садись мысленно на нижний край кадра, не становись с блеском своего умения между зрителем и тем, что зритель видит».

Он был молод, опытен и не упоен собой, потому что верил и в послезавтрашний день. ‹…› Он умер рано, не сделав всего того, что должен был сделать.

Но в жизни искусства нет смерти.

Шкловский В. Как мы были счастливы… // Искусство кино. 1973. № 2.