Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
2025
Таймлайн
19122025
0 материалов
Поделиться
Мы преодолели запрет снимать Борисова
Вадим Абдрашитов о съемках фильма «Остановился поезд»

Так получилось, что наша работа с Олегом Борисовым началась с остановки поезда. А кончилась тревогой расставания и тем горьким необъяснимым чувством, почти перехватом дыхания, какое бывает, когда поезд трогается с места, медленно набирает скорость и, все удаляясь превращается в точку. Олег Борисов, его лицо, глаза возникли перед нами, когда мы с Александром Миндадзе начали фильм «Остановился поезд». Именно Борисов представлялся олицетворением достоверности, высокой психологической точности, необходимых для создания такого закрытого и многомерного типа, как следователь Ермаков. Именно Борисов выводил на экран такие архетипы, как Гарин и Рафферти.

В этих его ролях выстраивались сложнейшие психоорганизмы — то гениального ученого-маньяка, то карьериста-политика, шагающего по трупам. И, несомненно, Версилов — недооцененная роль в «Подростке».

Достоевский говорил: «...при полном реализме найти в человеке человека, найти в человеке Бога — это русская черта по преимуществу». Это стало и актерским методом, и сверхзадачей Борисова-реалиста, который создавал образы не одномерные, не «под правду», а со своим, только ему доступным дном, глубоким — до самой сути. ‹…›

Только Борисов мог выразить эту раздвоенность на ангела-хранителя и ангела падшего, на любовь и ненависть, на предельное и беспредельное — в одном маленьком человеке. Выразить с легкостью, без натуги и вместе с тем с сильной внутренней убежденностью.

Хороший актер — это актер, который живет, думает, убедительно существует в быту, умеет красиво и некрасиво ходить, пить, одеваться, влюбляться, изменять, убивать и многое, еще очень многое другое — по хлопушке, в кадре. По команде: мотор.

‹…› в работе над картиной «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» с режиссером А. Г. Зархи, который энергию Борисова не рассчитал, вознамерясь из драмы жизни писателя сделать мелодраму, укротить трагический потенциал, вносимый Борисовым. Когда Олег Иванович после долгих на этой почве столкновений с режиссером предстал перед директором «Мосфильма» Николаем Трофимовичем Сизовым, он мужественно отстаивал свою точку зрения, отказываясь продолжать съемки ‹…›.

Олега Ивановича наказали: отстранили от съемок на «Мосфильме» сроком на два года — так гласил указ директора. ‹…›

Конечно, на студии все обсуждали поступок Олега Ивановича, кто-то называл его героическим и беспрецедентным, кто-то, довольный, потирал руки, радуясь чужой крови. Обсуждали и то, как Никита Михалков просил разрешения у Сизова снимать Борисова в «Родне». Просил, но не выпросил — директор твердо стоял на своем во исполнение своего же приказа.

В то время мы с Миндадзе сидели в Матвеевской, в доме ветеранов кино, и заканчивали режиссерский сценарий «Смерть машиниста» (впоследствии названный «Остановился поезд»). И чем больше сидели, тем яснее нам представлялся человек из «достоевского» подполья, непривлекательный и «для людей» злой, с больной печенью. Человек «чем более сознававший о прекрасном и высоком, тем глубже опускавшийся в свою тину и совершенно завязший в ней».

Кто мог эту тину распутать (хотя бы начать распутывать, как казалось), вытащить из нее себя и все общество — инертное, уже пожелтевшее от болезни, а заодно и болезнь объявить, с указанием причины и точного диагноза? Только герой Борисова. ‹…›

Надо рискнуть, что мы теряем? — думали мы. Откажут — пусть, но тогда наконец станет ясно, что этого фильма не будет ‹…›.

Первое, что сделали. — позвонили Борисову в Ленинград. Алла Романовна, жена артиста, обрадовалась звонку, но шансы получить разрешение на съемку оценила как мизерные: «Конечно, приезжайте, конечно, сценарий привозите... но лучше бы годика через два!»

Мы поехали сразу. А когда увидели Олега Борисова, возвращающегося из театра на своей «Волге», в белой кепочке, строгого, суховатого, как будто не прекращающего репетировать и думать, — мы поняли: «Всё! Это он — следователь! И другого Ермакова не может быть».

Сценарий Борисову явно понравился, мы получили его твердое согласие: «Ребята, добро. Попробуйте прошибить. Может быть, вам повезет». ‹…›

Надо отдать должное многоопытному Николаю Трофимовичу (Сизову, — примеч. ред), план он изобрел замечательный, «троянский»: «Уезжай, — сказал, — в экспедицию, чтобы об Олеге Борисове никто на „Мосфильме“ слыхом не слыхивал, а из экспедиции готовое кино привези, готовое!» Справедливость все-таки бывает на этом свете. Редко, но бывает.

И еще одно — помимо выигранной борьбы за Борисова, — в чем восторжествовала справедливость: сценарий был «пробит», наконец-то официально утвержден. ‹…›

И в то время, как и теперь, экран был наводнен ищейками, детективами, ментами — в погонах и без, с дедукцией и без дедукции, расследующих, в общем, одно и то же преступление. У каждого своя папочка с «делом», а в папочке — показания, экспертизы. Одним словом, бумажки. И у Борисова-Ермакова — такая же папочка, и в ней точно такие бумажки. Всё, как и у других следователей — только форма при этом Борисову больше к лицу. ‹…›

Мы говорили и с Борисовым, и с Миндадзе: не таит ли эта фигура следователя опасности для страны, опасности возврата к кровавому? Такая, как создал ее Борисов, — нет. Ибо он создал аристократа — «степного волка», а аристократы с таким самосознанием и «сущностным существованием» не доносят и не расстреливают. ‹…›

Именно это основание хочет заложить Ермаков. Только никто из окружающих — от секретаря горкома до журналиста — не выйдет с ним «на субботник» и не разгребет «застой в стойле». За это и ненавидит людей следователь. Ненавидит — страдая и любя их, неспособных к нормальной жизни.

‹…› концентрация, эссенциальность духа — предельная для актера, доказывающая, что чем больше ты это расходуешь, тем больше и «оприходуешь». А если на траты скупиться, ничего не жертвовать. то новых поступлений не жди. Сколько актеров, художников получали в дар одну-единственную баночку краски, и вот — всё мажут розовое по розовому, серое по серому, а за целую палитру заплатить не хотят. Или нечем.

Олег Борисов был при этом абсолютно свободным человеком во всех смыслах этого слова. Он не принадлежал ни к каким группировкам ни в театре, ни в кино, ни в жизни. Его не видели в президиумах и на трибунах. Он был вне политики и так называемой общественной жизни. Был далек от кухонного инакомыслия и коридорных интриг Его не было видно на модных сборищах и «демократических форумах». Он никого ничему впрямую не учил, не морализаторствовал в интервью и на встречах со зрителями.

Не знаю, чего и как он добивался у начальства, у власти. Знаю, что никогда не унижался, был свободен и в этом. И будучи истинно независимым, никогда не кичился своей свободой. ‹…›

Эта внутренняя свобода и определяла ту свободу творческую, ту внешнюю простоту работы, что и являются признаками гениальности.

Однако эти простота и легкость весьма обманчивы — потому что Борисов подтягивает, настраивает вас на что-то другое, важное. Эта настройка бывает стремительной, бывает неспешной... ты уже изготовился к тому, что сейчас что-то произойдет. И все-таки не угадываешь, обманываешься — его удар чаще всего застает тебя врасплох. ‹…›

Но цель Олега Борисова не в том, чтобы вызвать шок, обморок, напустить дыма. Цель его, когда ваше внимание уже завоевано, заставить работать, со-мыслить вместе с ним, готовы вы к тому или нет. Олег Иванович так и говорил: «Я должен здесь растянуть мозги зрителя до размеров, о которых он не догадывается. Конечно, я могу этого не делать, ограничиваясь в данный момент своим превосходством, тем, что сейчас я — следователь, или сейчас я — Гарин, Версилов, а он, зритель — никто. Но раз я чувствую в себе эту силу: увлечь, растянуть, — то, значит, я сделаю. Из мыслящего тростника превращу в подобие божье».

И правда — иначе как прямым разговором о Боге не объяснить тайну героя в сцене с полубезумной «матерью» в «Параде планет», когда в нескольких фразах рассказана судьба русской интеллигенции — преданной, стиснувшей зубы и то ли существующей, то ли нет. Думаю, и через много лет зритель найдет в глазах героя историю очередного «потерянного поколения», а в нем самом — астронома Костина и... актера Борисова. Вот и сейчас — двадцать лет спустя после съемок — могу утверждать: герой Борисова поразительно современен. Современней того, что предлагает нам современность.

Кстати, такая точность, такая объемность в изображении характера героя достигалась Борисовым часто за счет сходства с натурой, с реальной жизненной ситуацией, за счет выстраданного им опыта. ‹…›

Стратегом Олег Иванович был в каждой роли, и еще в главной роли — жизни. Несмотря на то что любил «пугнуть карту», бунтовал и, казалось, совершал стратегические ошибки, стратегом был грамотным, хладнокровным. Решал одну большую, почти что невыполнимую задачу: продлить экранную жизнь своих персонажей остаться «смотрибельным», современным и после ухода. Остаться живым. Причем решал он ее удивительно простым способом — «играл назло всем всегда хорошо». ‹…›

Абдрашитов В. Прибытие поезда// Борисов О. Иное Измерение. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera