Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Надо снимать только про себя
Германика о Германике

С первого по пятый класс я ходила в вальдорфскую школу по системе Рудольфа Штайнера. Это был один из первых в России закрытых лицеев. Мы там изучали гуманитарные науки, религию, этнос, русский эпос, музыку, языки; лепили из глины, рисовали…

Обычная школа была для меня кошмаром, я не смогла в этом жить. Я вышла первый раз в жизнь, в общество, и оно обернулось ко мне сразу агрессией, негативом: все нельзя, все плохо. Я красила глаза и губы в черный цвет, ходила в черном, у меня были волосы на глаза, и все говорили, что это плохо. За мной ходили толпы моих одноклассников и чмырили меня: говорили, что я уродина, что я какая-то недоделанная, ужасно меня обзывали. Я подумала: этих детей довели их родители и учителя до этого. Учителя агрессивные, поэтому и дети агрессивные. И спасать их бесполезно, с ними не поговоришь. В тот период, когда я училась, индивидуальность подавляли.

Сначала я поступала на факультет зооинженерии, потому что к тому моменту уже закончила несколько курсов при Российской кинологической ассоциации, получила диплом хендлера. Хендлер — это человек, который готовит собаку к выставке, знает, как ее причесать, показать с лучшей стороны. Мне это очень нравилось, я поняла, что собаки — это мое. Лет с тринадцати я начала заниматься собаками, и у меня это по-настоящему хорошо получалось. Но на меня насели: «Зачем тебе это? Посмотри на свою заводчицу: она толстая, старая, семь овчарок дома, все ободрано… Ты так хочешь?» Так мне внушили, что надо заняться искусством.

Мое увлечение кино началось с фильма «Калигула» и Малколма Макдауэлла. Мне было восемнадцать лет, я тогда только поступила учиться к Марине Разбежкиной, хотела стать режиссером, но еще сомневалась. Я посмотрела «Калигулу», полюбила Макдауэлла и захотела, чтобы он на мне женился. Это был такой большой толчок для меня. Так получилось, что Макдауэлл был в Киеве — снимался в фильме «Эвиленко». У меня вообще не было денег, но я собрала шмотье и поехала. Я просто такой человек — мне надо было его увидеть. В Киеве я пришла на Студию им. Довженко — там с итальянской стороны были продюсер Марио Котоне и сценограф Нелло Джорджетти — и сказала, что хочу с ними тусить. Макдауэлл подошел, поцеловал мне руку, познакомился со мной, и они меня взяли к себе жить — они снимали квартиры на Крещатике. Меня многому учили, режиссер фильма водил на площадку, все показывал. Когда они уезжали, Марио сказал, что я их дочка, дал мне еды, денег и подарил бутылку граппы. Он спросил, кем я хочу быть: актрисой или режиссером? Я сказала, что потом напишу… Стала режиссером.

У Разбежкиной я училась, сидя у нее дома за чашкой чая. Она помогла мне полюбить людей — я была злобным ребенком и грызла ногти. Еще в плане гуманизма на меня повлиял Боря Хлебников. Я, например, раньше много матом ругалась, и мне все грубо говорили, что так нельзя. А Боря — мы с ним как-то сидели в деревне на телеге, и он так нормально объяснил мне все, и я поняла: ругаться матом так часто не стоит. Я со многими людьми сталкиваюсь, и все пытаются в основном учить, особенно наши гламурные режиссеры. Но я их не слушаю, потому что в большинстве своем они все врут.

Я черпаю материал изнутри себяэмоции, информацию, отношение к миру. Здесь может сказаться даже то, с каким настроением я утром встала. Никогда не снимаю про то, чего не знаю. Может быть, поэтому у меня так хорошо получается, как говорят некоторые люди, чье мнение для меня очень дорого. Но не надо думать, что я грубо сдираю кальку с реальности, я все равно моделирую пространство в кадре — такое, как мне угодно.

Когда я делала «Все умрут, а я останусь», то хотела показать, как эти девочки ссорятся, как они дружат, как мирятся с родителями. Мне интересно было создать атмосферу полного отчаяния, когда кажется, что ты вот-вот осуществишь свою мечту, а вместо этого приходится преодолевать еще одно препятствие. И ты становишься все холоднее, холоднее, холоднее — и взрослеешь таким образом.

Невозможно снимать про чужое горе, надо снимать только про себя. Каждый герой — это ты. И вот видите, в какой ситуации я оказалась, я убила Аню Носову («Школа»), похоронила и попрощалась с героем, который был со мной в кинематографе пять лет. Я сейчас осталась одна.

Еще до сериала «Школа» я хотела снять фильм по роману Лимонова «Это я, Эдичка», но пока не получается. Никто не хочет этим конкретно заниматься, не интересно никому. Я не знаю, почему. Это даже не проблема режиссера, может, тема такая… никому неинтересная, романтическая слишком. Я знаю режиссеров, которые хотели делать такое же кино, но у них тоже не получилось. В основном все хотят снимать развлекательное, жанровое кино.

Бессмысленно — держать актеров в подвалах темных и кормить их мышами. Это глупый прикол артхауса, который уже не работает. Я скорее набираю тех, с кем бы мне было интересно работать, и потом прикидываю, кто какую роль мог бы сыграть. Иногда я даю им сценарий и предлагаю выбрать роль, которая больше нравится. И они выбирают — то, что им было бы легче сделать. Или, наоборот, то, что им было бы труднее, но они точно бы смогли. Я наблюдаю за ними на пробах и говорю: да, правильный вектор. Но иногда — нет, давайте попробуем другую роль. Никакого этого эффекта тяжелого артхауса нет, все происходит по наитию.

У нас любят фильмы, которые дух времени отражают. А в моих фильмах это вообще мимо. И мне нравится. Я совсем не готова ловить этот дух как-то специально — я оторвана от времени и не хочу. Мне же приходят сценарии, я читаю. Какие там актуальные темы? Или политические, или провинциал приезжает в Москву: мир контрастов, противостояние серого мира и личности, обыватели — серые, Москва — серая, кто-то в дорогой тачке пьет шампанское, а герой на лавке, но он добьется своего… А Москва не серая. Она на самом деле цвета фуксии, и небо у нее оранжевое.

Мой самый любимый фильм — «Пила». Я все продолжения смотрела. Там гениальный смысл, весь Новый Завет режиссер смог уложить в полтора часа. Когда хожу по «Мосфильму», говорю людям, которые проходят мимо: «Почему вы не режиссер фильма “Пила”»?» Если бы я встретила кого-нибудь из съемочной группы, сразу бы попросилась к ним на работу. 

Я не смотрю кино других режиссеров. У меня личная трагедия, связанная с тем, что я четыре года не могла снять то, что я хочу, и мне очень трудно было смотреть чужое кино, особенно русское. Если я вижу, что это круто, то я переживаю, потому что мне тоже очень хочется сделать круто и показать свое кино на фестивале. Однажды мы с моим другом Николаем Хомерики подходили к кинотеатру, где шел его фильм, и у меня были слезы на глазах. Я тогда поняла, что не смогу зайти внутрь.

Валерия Гай Германика (по материалам интервью разных лет)

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera