Тарханов был принят в МХАТ в 1922 году и впервые выступил, во время заграничной поездки, в роли Богдана Курюxoвa в «Царе Федоре Иоанновиче». Посмотрев Тарханова в ряде ролей (Лука в «На дне», Кулыгин в «Трех сестрах» и др.), Станиславский сказал:

— Вы все двадцать четыре года играли в Художественном театре, только не появлялись на его афишах. ‹…›

Казалось, не могло существовать иного Луки, чем тот, которого показывал в «На дне!» И. М. Москвин. Но вот Тарханов вступил в эту же роль, не меняя ни одной мизансцены, не изменяя ничего во внешнем рисунке роли, показал, что возможен в точных пределах горьковского замысла и текста другой Лука. «Таргановский» Лука был строже, сдержаннее, молчаливей «москвинского». Он многое видел в жизни, много пережил, многое и многих смерил умом, — и крепко невзлюбил «хозяев жизни».

Когда Михаила Михайловича спросили: «Как вы можете, беспрекословно войдя в старые мизансцены, выйти на сцену совсем новым Лукою?», — он отвечал:

— Котомка и палка у всех странников одни и те же, а душа у них — сколько странников, столько и душ: все разные.

Четыре образа, созданные Тархановым в МХАТ, с особою яркостью характеризуют его как художника: Градобоев («Горячее сердце»), Собакевич («Мертвые души»), Семенов («В людях»), Фурначев («Смерть Пазухина»).

Вспоминается одна сцена из «Горячего сердца», — спектакля, составившего эпоху в сценической истории Островского.

Городничий Градобоев выходит на крыльцо творить суд и расправу над горожанами.

Суд городничего Тарханов делал центральной сценой не только своей роли, но и всей пьесы. Именно эта сцена, именно тархановский показ в ней городничего придавал всей пьесе характер высокой общественно-политической сатиры, где Островский во многом сближается с Гоголем и Салтыковым-Щедриным.

«До бога высоко, а до царя далеко», — начинает свой суд городничий Градобоев, дряхловатый старикашка, в поношенном мундире, и обводит трепещущую толпу горожан ястребиным оком: — «Так я говорю?» — «Так, так», — клонит головы толпа в ответ. — «А я у вас близко, значит, я вам и судья», — делает вывод Градобоев-Тарханов с простотой и прямотой, поражающей своим цинизмом, н еще раз, еще зорче опытным оком старого хищника, всматривается в толпу еще ниже кланяющихся калиновцев. «Так, так», — еще покорнее ответствует ему толпа.

Но старый стервятник проверяет своим глазом благонамеренность и покорность толпы только так, для порядка: он убежден, что толпа покорна, не может быть не покорна, — и он благодушен к ней. Чего ему беспокоиться? Вся она тут, в его жилистом кулаке, и никто от него не уйдет. Вот отчего он становится даже смел в своем благодушии, в своей снисходительности к настоящим и будущим своим жертвам. Он задает калиновцам знаменитый вопрос: «Так вот, друзья любезные, как хотите: судить ли мне вас по законам, или по душе, как мне бог на сердце положит?».

Что он им предлагает ласково-ядовитым голосом? Ни более, ни менее, как признание его, городничего Градобоева, неограниченным властелином города Калинова. И калиновцы вопят в ответ: «Суди по душе, будь отец, Серапион Мардарьич».

По лицу городничего — Тарханова расплывается истинно отеческое благодушие: он вступает во власть над чадами своими. У Тарханова этот момент — почти символический миг идиллии семейственного единения властителя с подвластными. Мир. Покой. Благоденствие.

И вдруг ястребиный встрепет хищника: «Только уж не жаловаться, а коли вы жаловаться… Ну. тогда уж…». Великолепный обрыв речи у Тарханова. «Тогда уж» — выразительнейшая фигура умолчания.

‹…› Не меньшей силы обобщения при еще большей простоте выражения, при сильнейшем лаконизме формы Тарханов достигал в образе Собакевича в «Мертвых душах». ‹…› Тарханов не опасался упустить в роли Собакевича то особо «комическое», что всегда облегчает актеру выход к публике в таких «несимпатичных» ролях. После первых спектаклей «Мертвых душ» приходилось слышать сетование на Тарханова: «Помилуйте, какой же это Собакевич! Это слишком серьезно».

А Тарханов слушался Гоголя: «прежде чем схватить причуды и мелкие внешние особенности» Собакевича, он стремился показать, «в чем состоит главная забота» его. Тарханов жил на сцене жизнью русского помещика, жизнью рачительного хозяина крепостной вотчины, но из всей совокупности мыслей, вожделений и действий этого помещика выступал, ‹…› двойник «средней величины медведя».

‹…› Венцом творчества Тарханова был образ хозяина пекарни Семенова в спектакле «В людях» (инсценировка П. Сухотина по произведениям Горького).

Роль, доставшаяся Тарханову, была невелика и сильно обеднена сравнительно с тем, каким этот Семенов показан в рассказе Горького «Хозяин». Но именно в этой небольшой роли, с малым количеством текста, был виден настоящий масштаб актерского дарования Тарханова и ярко проявлялись все особенности его искусства: реалистическая мощь, суровая правдивость, театральная яркость, мужественная простота.

Семенов — хозяин небольшой пекарни в приволжском городе. Не так уж велика, по-видимому, сила его власти над людьми, от него зависящими. У актера, лишенного обобщающей силы искусства Тарханова, «хозяин пекарни» превратился бы, в лучшем случае, в живую бытовую фигуру с местным приволжским колоритом.

Не то было у Тарханова. Живость, яркость облика «хозяина пекарни, схожесть театрального образа с житейским прототипом были так велики, что Горький после генеральной репетиции обратился к Тарханову с вопросом:

— Скажите, а вы лично не были знакомы с булочником Семеновым?

Дурылин С. Художник мужественной правды // Советское искусство. 1948. 21 августа.