Пришедшая с революцией идея переустройства вселенной, построения «нашего, нового мира» повлекла за собой идею сотворения нового человека.
Неожиданно эта идея оказалась кинематографичной. ‹…›
В отличие от Вертова, помышляющего о создании Нового Адама, фэксы, Г. Козинцев и Л. Трауберг, в своем нереализованном сценарии «Женщина Эдисона» и в первом фильме «Похождения Октябрины», представляющем собой дальнейшую модификацию этого замысла, мечтали о создании Новой Евы. В статье о «Женщине Эдисона» ‹…› идея электрической женщины, «грозы старого быта», отождествлена у фэксов с автометаописанием кинематографа (появляющийся в кадре оператор, цитаты из ранних американских лент), а рождение ее от одного из изобретателей кино Эдисона, без помощи женщины «высидевшего» свою дочку на колбе, как курица яйцо, предопределило дезэротизацию фэксовской Евы, отдавшей свою энергию не Адаму, а электростанции, которая принесла свет в Петроград и сохранила ему тем самым возможность быть советским городом.
Имя героини появилось у фэксов не случайно. В либретто сценария есть ремарка: «Обыватель находит у своих дверей ребенка в пеленках. Поп объявляет, что ребенок — дар божий, знамение победы старого быта. Ребенка приютили, собираются крестить и дали ему имя „Перепетуя“. Во время крестин ребенок вырастает, оказывается женщиной Эдисона, бьет всем морду и заявляет, что будет только Октябриной». ‹…› Таким образом, в бытовой семиотике 20-х годов рождение нового человека и замена имени Перепетуя на Октябрина становится символом утверждения женщины как реформатора старого быта, предназначение которой — творить новую эру.
Отсюда появляется важная для сознания 20-х годов тема одинокого материнства, аборта и нового статуса женщины в семье.
Нусинова Н. Новая Ева // Искусство кино. 1993. № 6.