‹...›
Через некоторое время актеры показали женские сцены: «Обе вместе», «Луковка» и «Золотые прииски».
— Сергей Аполлинарьевич, — сказал Склянский перед началом показа, — на роль Катерины Ивановны пробуются Гаврилова и Лужина. Актеры сыграют сцену «Обе вместе» два раза в разном составе, а вы решите, кому из них играть.
— Хорошо, пожалуйста, — ответил Сергей Аполлинарьевич.
Гаврилова — Катерина Ивановна, Польских — Грушенька и Алеша — Буяновский начали играть сцену.
— Танюша, погоди, — остановил показ Сергей Апполлинарьевич.— Ты совершенно не в том тоне играешь Катерину Ивановну.
Ну-ка, Лариса, попробуй ты!
Ребята повторили сцену. Катерину Ивановну играла Лужина.
— Вот теперь другое дело, — сказал Сергей Аполлинарьевич по окончании сцены.— А где Гаврилова?
— Она в соседней комнате плачет, — сказала Тамара Федоровна. — Я ее никак успокоить не могу.
— Вот чудак человек, — засмеялся Сергей Аполлинарьевич. — Иди сюда, мать моя, рыдай публично.
Из соседней комнаты вышла заплаканная Гаврилова.
— Ну чего ты нос повесила? Сколько раз я ребятам говорил, что роль тому или другому не подходит. Никто не сердился, а ты обиделась. Вот Малышев ворчал, что я оставил роль Федора Карамазова за Филипповым, но ведь не сердился. Вы оба — и Валерий и ты — поразительно жадные до работы люди. Это очень хорошо, я очень ценю ваше стремление работать. Но и Малышев, и Губенко, и даже всеядный Никоненко, который умудрился к Смердякову еще и старца Зосиму прихватить, понимают, что нельзя все подряд играть, надо соизмерять образ со своими возможностями, да и о товарищах думать. Посмотри, как у нас артисты неравномерно заняты: на дипломном показе Малышев будет играть Вовку-критика в «За проходной», дона Пабло в «Небе и аде», главного инквизитора в «Искушении святого Антония» Мериме, Мозглякова в «Дядюшкином сне» да еще Шуйского в «Борисе Годунове». Ты тоже будешь играть в «Небе и аде» Мериме, в «За проходной» и Марью Александровну в «Дядюшкином сне». А Лариса Лужина имеет только крошечный выход в общей сцене «Дядюшкина сна» — и все. Не будь жадной, поделись работой с товарищем.
Но суть, конечно, не в этом. Образ Катерины Ивановны тебе, Таня, совершенно не с руки. Этот образ совершенно противопоказан твоим чисто человеческим данным. Ты играла ее в духе своей эксцентричной, темпераментной испанки из Мериме. Катерина Ивановна — совсем другая. Это чистая, прозрачная натура, беспредельно преданная фантазерка, но достаточно сухая и дидактичная. Недаром Митя о ней говорит, что она не его любит, а себя в нем любит. Это насквозь провинциально-аристократическое явление. Лариса Лужина с ее цельностью, благородством и пластичностью в этом образе на своем месте.
Лариса — актриса убедительная, а это здесь нужно больше всего. У Катерины Ивановны должна быть святая убежденность в том, что все, что от нее зависело для спасения Мити и тем самым — своей души, — она сделала. Должно быть постоянное наслаждение собственной красотой и благородством, перемешанное с чисто женским самолюбием.
Ну-ка, Володя и Лариса, идите на сцену. Давайте сейчас проведем сцену еще раз до момента выхода Грушеньки.
Лужина и Буяновский начали сцену.
— Стойте, ребята, — остановил их Сергей Аполлинарьевич.— Володя, скажи, ты в первый раз входишь в дом Катерины Ивановны?
— Да, — ответил Буяновский.
— Тогда ты не можешь пройти без приглашения на середину комнаты. Ты же воспитанный человек. Стой в дверях и жди, когда Катерина Ивановна выйдет и проведет тебя в дом. Слушай шорох, но жди хозяйку.
Теперь оба вы помните о предыдущих сценах: Алеша пришел после сцены «За коньячком», которая кончилась безобразным скандалом, учиненным Митей. Он пришел с очень неприятным поручением: сообщить невесте, что жених от нее отказывается, так как любит другую женщину.
Катерина Ивановна ждала его, ждала решения своей судьбы. Поэтому тебе, Лариса, нужно быть уже очень возбужденной, нервной, вести действие в быстром темпе. Но помни, что она светская, воспитанная женщина и не привыкла обнаруживать свои чувства. В ней все бурлит, но светскость сдерживает страсти. Ни в коем случае, Лариса, не впадай сразу в рыдание, иначе не получится разгон к катастрофе.
Пошли еще раз.
Лужина и Буяновский сыграли сцену еще раз.
— Нет, ребята, это не то, — сказал Сергей Аполлинарьевич. — Вы пока не понимаете, на чем держится драматизм сцены.
Прошу вас учиться на будущие времена — ведь мы скоро расстанемся, — работая с другими режиссерами, задавать себе сакраментальные вопросы: как на самом деле было? Как могло быть?
Считается, что в Достоевском надо играть страсть. Чепуха это. Надо играть верное психологическое состояние, соответствующее душевному состоянию героя, и надо верно мыслить, а страсти сами накопятся как результат. Вот давайте разберемся, что происходит с героями в этой в высшей степени напряженной, страстной сцене? На примерах психологических пассажей Достоевского надо всем учиться — и актерам и режиссерам. А у нас сидят здесь одни актеры, режиссеры по студиям бегают. Страшная история получается, как в «Каменном госте»: целый курс «провалился», исчез куда-то.
— Сергей Аполлинарьевич, но вы же сами послали их на производство, — сказала Тамара Федоровна.
— Послал, но надо и соображать при этом: часто ли им придется работать над таким сложнейшим материалом, как Достоевский? Это же золото для школы актерского мастерства. Можно на день вырваться из студии и приехать на репетицию. Великая режиссура...
— Но ведь они не без пользы проводят время на студии, — возразила Тамара Федоровна: Мансуров уже закончил фильм «Состязание», Кобахидзе скоро закончит фильм «Свадьба», Швырев и Григорьев снимают, Сандрик Светлов тоже снял короткометражку «Пчелы». Кстати, Светлов все время ходит в институт и репетирует с актерами.
— Браво нашим режиссерам-производственникам, слава их не померкнет в веках! — засмеялся Сергей Аполлинарьевич, — Вот двоих, Светлова и Хачатурова, я действительно вижу сейчас в аудитории.
Я просил бы их принять участие в репетиционной работе над «Братьями Карамазовыми». Поработайте, братцы, на курсе, почувствуйте меру ответственности за друзей-актеров.
Сандро, ты человек музыкально одаренный, займись-ка, друг, музыкой, подбери музыкальное сопровождение к «Братьям Карамазовым». Актерам самим с этим справиться трудно.
— Я думал над этим, — сказал Светлов. — Хочу попробовать Шестую симфонию Чайковского.
— Великолепная мысль, Сандро. Пожалуй, Шестая симфония Чайковского лучше всего выразит философское начало Достоевского, потому что в этой симфонии есть сочетание общечеловеческих философских мотивов с глубоко национальным характером музыки. Если взять что-либо из Мусоргского или Римского-Корсакова, это было бы слишком национально. Здесь же национальный характер музыки сочетается со вселенской, философской скорбью. Это то, что нужно.
Ну ладно, пусть себе режиссеры снимают фильмы, разберемся без них.
Вот пассаж Катерины Ивановны и Алеши: первое знакомство: «Наконец-то и вы!» — говорит Катерина Ивановна. Сдерживая волнение, с красными пятнами на щеках идет она навстречу Алеше. Пришла истина, она знает, что Алеша не соврет, и Катерина Ивановна ждет решения своей участи.
Алеша, как в воду бросился: «Дмитрий Федорович приказал вам кланяться». Эти слова поразили Катерину Ивановну, она за них ухватилась.
Ведь что с ней происходит? Митя разлюбил ее, на глазах всего города стал ухаживать за Грушенькой. Для Катерины Ивановны, как для всякой другой женщины, это страшное оскорбление. Конечно, это драма самолюбия и истинное ее волнение, как и истинная ее ярость, проистекает отсюда: она брошеная женщина. Нет на свете такой женщины, которая простила бы, что ее оставили. Самой оставить мужчину — сколько угодно, но чтобы ее оставили — упаси боже! Такова уж женская психология, ничего не поделаешь. Недаром у Назыма Хикмета в «Иосифе Прекрасном» две женщины обсуждают, как Иосиф посмел отказаться от Зелихи, и одна из них говорит, что если бы от нее отказался мужчина, то она не успокоилась бы до тех пор, пока его не сожрали бы крокодилы. Это мужской половине урок на века.
Вот Катерина Ивановна ждет: сейчас на ее голову падет удар. Алеша же вдруг говорит странную фразу: приказал кланяться. И Катерине Ивановне показалось, что это не та формулировка, в которой можно передать отказ. Она начинает забрасывать Алешу вопросами: а не был ли Митя в состоянии возбуждения, помнил ли он, что говорил? Алеша растерян, да, был возбужден, это правда...— «А не говорил ли он что-нибудь о деньгах?» — «Говорил!» — отвечает Алеша. — «Так это из-за денег!»
Тут для Катерины Ивановны божий свет забрезжил: она мгновенно убедила себя — в чем только не убедит себя женщина, чтобы доказать себе и окружающим, что ее не бросили, не разлюбили! — что Митя передал отказ в запальчивости, из-за денег, что это не окончательный отказ. И она понеслась в привычно благородной позе жертвы, всем жертвующей ради ближнего: я спасу его!
Лариса, бегать по сцене, метаться не надо. Сиди подле Алеши на стуле, все к нему, все необыкновенно доверчиво, проникновенно. Это доверие обязывает Алешу, он встает.
Алеша не может лгать. Он собственными глазами видел восторг Мити относительно любви к Грушеньке, он своими ушами слышал слова любви и, наконец, он мужским чутьем ощущает, где правда, а где ложь. Митя любит Грушеньку. Как ни больно Алеше, как ни сочувствует он Катерине Ивановне, он неумолим:
«Я должен вам сказать, — с трудом говорит Алеша, — он пошел к этой женщине...»
Но, к его изумлению, этот бесспорный довод не произвел на Катерину Ивановну впечатления; он же не знает, что она уже переговорила с Грушенькой и та обещала ей не выходить замуж за Митю.
Митя ей окончательно не отказал, Грушенька за него замуж не пойдет — все будет хорошо! И перед изумленным Алешей предстает Грушенька.
Начинается сцена дворянской провинциальной истерики. Катерина Ивановна целует нижнюю губку Грушеньки, целует ей руку.
И вдруг Грушенька плечами освободилась от ее бурных объятий и сказала опасно: «Уж очень вы меня защищаете, милая барышня, очень во всем поспешаете...»
Алеша весь выпрямился в предчувствии скандала, Катерина Ивановна в недоумении: что такое, я не так что-то сделала, сказала? И опять пошла в наступление, вплоть до момента, когда Грушенька издевательски попросила ее руку и отказалась поцеловать. Вот тут Катерина Ивановна взорвалась: вся ее светскость рухнула; оскорбленная женщина, тигрица, яростная до свирепости, откровенная как торговка.
Теперь ты, Галя. Грушенька получится у тебя наверняка, это видно уже сейчас. Ты очень русская и достаточно привлекательна для образа Грушеньки, но не надейся только на это, не мельчи образ.
Я сейчас думаю о новой картине и имею на тебя серьезные виды. Но пока я еще не убежден, что приглашу именно тебя. Это, пожалуй, единственный случай в моей практике: обычно я пишу роль на определенного актера, а тут я не убежден, что ты справишься с этой ролью, сложной, острой, хотя и очень простодушной по первому впечатлению.
У Достоевского есть одно слово, которое он очень любит применять в отношении женских характеров: «инфернальница». Слово это проистекает из латинского корня и означает дьявольскую страсть. Вот этого качества ты пока ни в учебных работах на площадке, ни в фильмах «Дикая собака Динго» и «Я шагаю по Москве» не обнаружила.
А Грушеньки без инфернальности нет. Когда она в сцене в Мокром говорит, что она Катерине Ивановне глаза иголками выколет, если та посмеет быть ей соперницей, то Митя, хоть и смеется, понимает: она может это сделать, в ней всегда все черти живут.
Не делай Грушеньку только провинциальной соблазнительницей, она сложнее. Вглядись в Джиоконду, вглядись в этот портрет, и тебе все станет ясно. Не мельчи ее, не переводи в быт.
Ведь что ее так обидело в поведении Катерины Ивановны (она же слышала весь разговор)? То, что Катерина Ивановна принимает ее за горничную. «Зазвала меня, победить хотела, шоколатом своим обольстить...» — скажет она Алеше в «Луковке». «Какая-то жестокая черточка мелькнула вдруг в ее усмешке», — пишет Достоевский. Грушенька — не горничная, она — Россия. Она — сама по себе рожденная, как река чистая течет. И вся ее внутренняя ирония в истории с ручкой Катерины Ивановны, которую она отказалась поцеловать, все ее превосходство перед ползающей на брюхе госпожой -— это не мелкое женское превосходство случайной победы, нет, Грушенька знает себе цену, знает, что ее любят, что Митя по ней с ума сходит; ее превосходство в ощущении силы своей — и женской и человеческой. Она выше, справедливее, честнее Катерины Ивановны, не говоря уже о женской привлекательности. Она никого не спасает, не жертвует, она любит или не любит, и в этом ее сила. В сцене с Катериной Ивановной Грушенька ни на каплю не замутила своей чистой воды, все с той же душевной прозрачностью сделала. Куда-то вдруг мимо всех глянула, сама собой заинтересованная: вот я какая! И пошла своей дорогой.
Вот когда ты возьмешь, Галя, образ в диалектике чистоты и дурного, при явной доминанте национальной душевной чистоты, крупности — вот тогда у тебя получится Грушенька.
Не мельчи ее ни в чем. Кстати, прическа твоя, бесформенные косицы вокруг головы и кудряшки на лбу, для Грушеньки тоже мелковата.
Поразительно, как у нас не умеют раскрывать естественную, специфическую, национальную манеру держаться.
Галя, у тебя отличная русская внешность, но ты должна полностью доверять самой себе и характеру своей героини. Используй свое естественное богатство: убери с головы косицы, зачеши волосы по-русски, чтобы волна волос сделала голову более весомой и подчеркнула бы значительность лица. С голосом не мудри: ты себе не доверяешь, и у тебя речь все время перемежается звуковыми провалами: то громко, то тихо. У тебя хороший по интонации, очень русский по регистру голос: средний по высоте, не высокий и не низкий. Так и веди. Доверяй себе, бери образ уважительнее— и ты сыграешь Грушеньку. ‹...›
Волянская Н. На уроках режиссуры С. А. Герасимова. М.: Искусство, 1965.