Познакомилась я Сергеем Герасимовым в мастерской ФЭКС. Он на несколько лет был старше меня и к тому времени был уже коренным «фэксовцем». ‹...›
Быт у него, как и всех нас, был абсолютно студенческий. Жил он с двумя актерами большой комнаты богатой квартиры. Хозяйка квартиры была дамой из высокопоставленных кругов «бывших» людей. Ее родные покинули пределы России, чтобы переждать это недолгое «ужасное» время в более безопасном месте. А смелая дама осталась в качестве караульщика и защитника своего добра. ‹...›
На входной двери, написанная изящным почерком была вывешена записка: хозяйке надо звонить два раза а жильцам — четыре. ‹...›
Когда я забегала к ребятам, то всегда звонила хозяйским звонком.
Мне очень нравилось, когда в дверях возникала фигура женщины из журнала «Нива». Увидев меня, она ‹...› вскрикивала:
— О боже! Боже мой! Сергей Аполлинэриевич, к вам тут опять... Это ужасно, ужасно... — И, оставив меня на пороге, исчезала, шурша не первой свежести «бывшими» шелками.
Отчество Сергея — Аполлинариевич, но хозяйка звала его на французский лад — «Аполлинэриевичем». Так кстати, и до сих пор за ним осталось — «Аполлинэр» правда, теперь уже только за глаза.
Я смотрела на себя в большое зеркало, стоящее в передней, и никак не могла понять, почему она одного моего вида приходит в такое отчаяние, как будто появлялось «чека». ‹...›
Когда я спрашивала ребят почему, они не могли, а может быть, не хотели ответить на мой вопрос. Позже я поняла. Она просто принимала меня за девицу легкого поведения. Она просто не понимала, как это приличная девушка может приходить к холостякам, да еще сразу к троим... В ее понятии дружба между мужчинами и женщинами была непристойна. ‹...›
Да она многого не понимала и не имела ни с кем дела, кроме Сергея. А Сергей был мил ее сердцу, так как при ней с удовольствием играл роль бывшего графа. Хозяйка верила ему и сочувствовала. Жалела, что вместо карьеры блестящего офицера молодому человеку приходится скрываться под личиной актера.
У ребят в комнате всегда толклось много народу. Ели просто на полированном столе, иногда подстилая газету. Пили из баночек, неизвестного происхождения. Галдели, хохотали... Вся жизнь, новая, непонятная, но ужасно интересная, была у всех впереди, и улыбки растягивали молодые рты до ушей. Видя все это, хозяйка тряслась от возмущения и, вероятно, от брезгливости.
Одеты все были кто во что горазд. В противовес появившимся нэпмановским шелкам, бриллиантам и мехам наши обноски казались революционной принадлежностью.
На Герасимове тоже были обноски каких-то костюмов, часто с бахромой на брюках и рукавах. Но по сравнению с другими нашими мужчинами все выглядело на нем элегантно.
Даже на улице, в тяжелом длинном пальто, которое наверное служило ему и зимой, и летом, и осенью, в колоссальной кепке с большим козырьком (хотя они и были тогда в моде, но на многих выглядели очень смешно), Герасимов был похож на миллионера из заграничных журналов.
Актер должен уметь все! Если он очень сыт, но играет голодного, то зритель должен поверить, что у него не было во рту несколько дней маковой росинки. Даже что он просто истощен.
Если в павильоне жарко и от прожекторов плавятся мозги, а актер играет сцену, в которой ему должно быть очень холодно, то зритель должен чувствовать этот холод. Вот так Герасимов играл хорошо одетого человека. И не только посторонние, но и мы верили в это.
И как он играл! Как он носил эти тряпки! Как он подавал себя! Как держался!
Особенно когда он разговаривал с хозяйкой. Казалось, «голубая кровь» так и брызжет из каждой его поры. Когда мы смеялись, он серьезно говорил:
А вы сами попробуйте, чтобы эта баба вам поверила... А мне когда-нибудь и «граф» пригодится... ‹...›
Он жизнь принимал легко и удивительно вкусно. Мы все нежно его любили. Он был умнее нас всех, и его советы, которые он бескорыстно раздавал, были нам дороги.
Козинцев и Трауберг ставили фильм «Чертово колесо». Герасимов играл отрицательную роль Шуллера. Сергей придумал для этого образа необыкновенные «отрицательные» баки, решив отращивать их по-настоящему. Баки начинались у висков и тонкой загогулиной, обнимая щеку, кончались где-то около ноздрей. Когда баки подросли и стали уже явными, успех у Сергея, особенно на улице был ощеломляющий.
Он носил свои баки так, как носил костюм. С только ему присущей манерой. Он был неподражаем!
Больше всех в мастерской Герасимов дружил со мной и с актером Соболеским. Как-то уж так вышло. Часто в свободные от занятий вечера мы втроем шлялись по клубам, в которых кутили нэпманы. Несмотря на то что мы их презирали, нас соблазняли хорошо натертые полы и настоящие оркестры. Раздвигая топчущуюся танцующую толпу, мы отплясывали начинающий входить тогда в моду чарльстон.
Я была одна дама на двоих. Чужих мы принципиально не признавали. Мои мужчины по очереди крутили и вертели меня. Иногда крутились и выкидывали всякие штуки втроем, под восторженные визги зрителей.
‹...›
Мы вызывали стоны восторга.
Нас приглашали ужинать. Хозяева клубов предлагали заманчиво выгодные ангажементы. Нас умоляли. Соблазняли. Но мы, отплясав свои три часа, то есть до двенадцати ночи, как золушки, удалялись, довольные и голодные, к своим неизменным сосискам.
Иногда мы собирались у меня. Спорили, веселились, сплетничали. Так длилась наша дружба, пока однажды...
Это было в мастерской, где мы репетировали разрозненные куски сцен «Нового Вавилона». Открылась дверь и Трауберг ввел в комнату удивительную девушку.
Это было существо на красивых длинных ногах, в обтянутом шелковом платье ядовитого зеленого цвета. Руки прикрывали рукава с широчайшими раструбами. Довольно глубокий вырез заканчивался стройной шеей, на которой сидела коротко стриженная по моде голова с большими лучистыми глазами.
Вся женская половина мастерской как по команде оглянулась на Герасимова. И все затаенные желания и мечты рухнули.
Герасимов пал сразу и навсегда.
Девушку звали — Тамара Макарова.
Так кончилась наша дружба. Наши ночные походы. Чаепитие с сосисками. Так кончился для нас Сережка.
То ли Тамара была для нас чужой, то ли мы для нее были неподходящей компанией, но дружба распалась.
Прошло немного времени, и Сережка стал для нас Сергеем. Еще через какое-то время превратился в Сергея Аполлинариевича.
Некоторое время нам еще приходилось работать вместе. Герасимов стал уже режиссером. А режиссер для нас, актеров, почти всегда лицо несколько отдаленное.
Потом кончилась совместная работа, и я потеряла Герасимова. То есть издалека мы виделись, но это была уже не дружба, а так... отдаленное знакомство.
Затем жизнь раскидала нас по разным городам, по разным студиям. Наши интересы стали противоположными.
Я больше не встречалась с Сережкой. Иногда виделась с Сергеем Аполлинариевичем. Чужим... Незнакомым...
Правда, по-своему всегда обаятельным...
Всякое в жизни бывает!...
Кузьмина Е. О том, что помню. 2-е изд., доп. М.: Искусство, 1989.